Читать книгу "Красные туманы Полесья - Александр Тамоников"

В два часа пополудни повозка с полицаями из Лозы въехала в село Ясино.

— Заезжать к нашим будем? — спросил Шмаров.

— А что у них делать? У всех свои дела.

— А в селе, смотри, народ работает.

— Тут людей много, да и главную усадьбу колхоза немцы не тронули. Оставили все, как было, только расстреляли председателя да парторга. Виктор Вешин, агроном прежний, в партизаны, говорят, подался.

— Черт бы побрал этих партизан. И чего мужикам в селах и в деревнях не сиделось. Работали бы как прежде, жили нормально. Немцы только партийцев, активистов, евреев да цыган стреляют, остальных не трогают. Нет, надо в лес, чтобы гадить новой власти.

— Немцы им разгуляться не дадут. Отловят всех и перевешают.

— Угу, только как бы эти партизаны к нам в деревню не заявились. Тогда, Евдоким Нилыч, болтаться на виселице нам придется.

— Сплюнь, идиот! Еще накличешь беду. Но у нас-то им вроде делать нечего. Из деревни в партизаны немногие подались, шесть человек. Мы их всех знаем.

— Они наверняка заходят к родным. Жрать-то надо.

— Пусть заходят. Они нас не трогают, мы их не замечаем. В нашем положении надо вести себя аккуратно.

За селом Шмаров повернулся к Буганову и спросил:

— А как тряханем еврея-дантиста, немцы не придут разбираться с нами?

— Кто их знает.

— Слушай, Евдоким Нилыч, а может, нам с добром евреев свалить из района?

— Куда?

— Да в тот же Минск. У Фомы наверняка есть там дружки. Новые документы справим, устроимся в артель какую-нибудь. Потом свою откроем. Туда уж точно партизаны не сунутся.

— Партизаны не сунутся, а немцы найдут.

— Но и на деревне оставаться опасно.

— Ты правь лошадью, а то налетим на валун, отлетит колесо. Что делать-то будем?

— Я правлю.

— И помолчи. Сначала дело сделать надо, потом посмотрим.

— Лады.

В деревне Шмаров передал повозку пацаненку, крутившемуся у управы. Это было здание бывшего сельсовета, где ранее размещались управляющий отделением колхоза и парторг, имелся кабинет участкового милиционера. Теперь тут сидели староста с помощником, писарь и полицаи. Из помещения участкового они сделали небольшую тюрьму на две камеры.

— Ступай за Фомой. Я буду в кабинете, — сказал Буганов Шмарову.

Тот усмехнулся и заявил:

— Нашел тоже кабинет. Так, каморка.

— Какой ни есть, а кабинет. Зубы мне не заговаривай, ступай за Фомой, но до того пройди к соседу Кузьмича, проведай, все ли у Тимофеева в прядке. Я имею в виду евреев. Не приведи бог они уехали. Тогда с нас Калач головы вмиг поснимает.

— Нет, не уехали. Не дали бы Фома и Иваныч, который глядит за подворьем Кузьмича. Да и куда им ехать?

— В лес. Но ладно брехать, пошел!

— Ты бы повежливей, Евдоким Нилыч. Я же тебе не батрак. Тоже на должности.

— Ладно, извини.

Шмаров ушел.

Буганов отправился в контору.

Дверь, ведущая в кабинет старосты, была открыта. Василий Акимович Косарев сидел за столом, морщил лоб, что-то писал и постоянно протирал перо ручки.

Старший полицай зашел к нему.

— Приветствую, Василь!

— Это ты, Евдоким. Как съездил в район?

— Как обычно. Ничего хорошего, когда вызывает начальство, ожидать не приходится.

— Это да, особенно если начальник такой, как Мирон Калач, редкой жестокости человек. А ведь раньше порядочным был, другим.

— Все мы раньше другими были. Вот ты кем числился? Агентом по снабжению, мотался по району по указу Кузьмича, а сейчас? Староста. Самый большой начальник в деревне. У тебя и помощник, и писарь. Кстати, где он?

— Отправился в город к родне.

— То-то гляжу, сам чего-то пишешь. Докладную, что ли?

— Отчет, черт бы его побрал. Немцы строгий порядок ввели, вот и отчитывайся, куда ведро с пожарного щита делось. Спер его кто-то. Обычное дело, а целую бумагу писать надо. Что ухмыляешься? Тебе тоже придется отчитываться. Ведро само собой исчезнуть не могло, значит, стащили его, а это уже по твоей должности дело. Кража, понимаешь?

— Да ну ее к черту, эту кражу. Я свое ведро лучше повешу на этот никому не нужный пожарный щит.

Косарев отложил ручку.

— Свое, говоришь? Тогда другое дело. Ведро на месте, чего писать-то? Только ты повесь уж его, Евдоким.

— Сказал, сделаю.

— Чего в Гороше делается?

— Живет новой жизнью районный центр. Ресторан «Парус» переименовали в «Мюнхен». Есть такой город в Германии. При нем бордель организован и игровой зал.

Косарев вздохнул и заявил:

— Немцы для себя и не то сделают!

— Не только для себя. Ресторан могут посещать работники администрации, управы, полицейского управления. Так что можешь съездить, развлечься, если захочешь.

— Ага! И половину зарплаты там за вечер оставить.

Буганов рассмеялся и заявил:

— Ты на деньгу всегда жадный был. Конечно, проще самогону выпить, жене в морду дать да на сеновал с толстозадой Дунькой завалиться. При этом никаких трат.

— Дунька мне племянница. Приютил сироту, потому как бросить не мог.

— Ага, особенно когда увидел ее задницу. Ты мне-то не бреши. Я все же начальник полиции здесь, знаю, как ты опекаешь бедную сиротку, которая спит и видит себя на месте Галины, жены твоей.

— Слушай, Евдоким, я в твою личную жизнь не лезу, вот и ты в мою не лезь.

— Ладно, Василь, проехали. Мы же теперь как близнецы. Друг без друга никуда. И править на деревне вместе будем, и отвечать за дела свои.

— Это перед кем же?

— Да перед всеми. И перед немцами, и перед партизанами.

— Тьфу на тебя, Евдоким. Какие партизаны? В районной газете новой пишут, что скоро немцы уничтожат всех лесных бандитов. А перед ними ответим, если в чем провинимся. Перед немцами не страшно.

— Ну а как насчет Калача?

— А что Калач? Над ним бургомистр. А с ним у меня отношения хорошие, приятельские.

— Да Роденко боится Калача больше чем гестапо.

— Хватит! Тебе заняться нечем? Неси ведро и вешай на щит.

— Ты не волнуйся, все, что надо, сделаю.

Пришли Шмаров с Болотовым.

— Что тебе надо, Евдоким? — спросил бывший зэк.

— Узнаешь. Посиди пока в кабинете. А ты, Николай, иди за мной на улицу.

Полицаи вышли.