Читать книгу "Зеркальный лабиринт - Софья Ролдугина"

– Там же Марта осталась! – надрывался Псих, но серая человеческая масса увлекала его все глубже и глубже. – У нее приступ, за ней уход нужен! И Свора ее не заберет, её же могут и не найти – она наверху! Пустите меня!

Но назад его, конечно, не пустили. Несмотря на два месяца, проведенных в Доме, он оставался еще крепким и здоровым, к тому же кое-что смыслил в лечении. Такими людьми не разбрасывались. Да на этот раз Облава и длилась-то недолго. Востроглазый Яршек, посланный на разведку через два дня, вернулся и сообщил радостно, что Свора ушла. Жители Дома отправились в обратный путь, и в самом хвосте плелся Псих с посеревшим лицом и разбитыми руками.

А в Доме изменилось не так уж много. Разве что запах крови и пороха ненадолго перебил вонь плесени. Выживших было не так уж много, куда больше пропавших. Но Серый, схлопотавший от Своры пулю под рёбра, забился в старые одеяла и уцелел. Да и Ювин, видать, вовремя протрезвел и невесть как выполз на крышу, а там все два дня пролежал под козырьком… Еще в некоторых смельчаков стреляли, но больше мимо – кому ногу рассадили, кому плечо, кого пуля чиркнула по спине.

Манки вздохнул горестно – давно не бывало, чтобы Свора так грязно работала. К счастью, он помнил, что надо делать.

– Яршек, лом сверху неси. Вы, это, ребятки, – обернулся он к остальным. – Выносите дохлых на улицу, к забору. Вечером запалим. А этих… – он легонько пнул в бок Стори, мечущегося в лихорадке, но несчастный даже не заметил этого. Донк отвернулся. Стори было жалко – новенький, веселый, добрый. Вот же не повезло! – Ну, им я пособлю. Вы, это, не сумлевайтесь.

Псих спал с лица, хотя казалось – куда там уж больше.

– Вы же не собираетесь их… Их можно еще спасти! Правда! Я сумею!

– Кабы лето было, я бы слова супротив не сказал, – Манки оскалился щербато. – Но так зима на носу. Кого вытянешь, кого нет, а еду и лекарства на всех переведешь, – потом подумал и добавил: – Ну, Ашку забирай, так и быть. Она квашёнку хорошо варит, а ноги ей без надобности… И эту, Марту свою. Подружка, агась? – и подмигнул глумливо. Псих вскинулся сначала, а потом как будто потух. Опустил патлатую голову и тихо сказал:

– Хорошо. Спасибо. Вам видней.

У Донка аж от сердца отлегло. Всё, перебесился. Теперь успокоится. Можно будет даже имя у него настоящее спросить – не все же звать Психом?

Псих молчал до самой ночи. В углу не сидел, надо должное ему отдать, работал со всеми. Носил трупы к забору, в яму. На Манки не смотрел, как и на тяжелый лом в морщинистых руках, но и помешать не пытался, когда лежачих добивали. Видимо, крепко задумался о чем-то. И если бы Донк знал тогда, о чём, то вырвал бы у Манки лом и проломил Психову дурную башку.

– Значит, вернулся, – Имир не спрашивал – он утверждал. – Сигаретку? – предложил он, как будто Сэлим ушел только вчера, а не четыре месяца назад, после страшного скандала.

– Сигаретку потом. Сначала в душ и на дезинфекцию. Паразиты.

– Разумно. А это кто? – Имир кивнул на старуху, которую Сэлим притащил на своем горбу. Через весь город. Вот же упрямец…

– Марта, – коротко ответил Сэлим, как будто это всё объясняло.

– Ясно, – вздохнул Имир и нажал звонок, подзывая слуг. Сэлим всегда был… с характером. Но это хорошая черта для человека его профессии. И, кажется, безрассудная выходка в итоге пошла юноше на пользу. – Мартой займутся, оставь ее здесь. Лёгочная немочь?

– Да. Приступ.

– Как и ожидалось. Иди, иди, Сэлим, не беспокойся, тут не Чёрный дом, раненых мы не добиваем. А Марте нужен сейчас врач, а не плечо поддержки. Верно, сударыня? – галантно обратился он к старухе, но она только затравленно посмотрела на него. – Не бойтесь. Вам не причинят вреда.

Взгляд Сэлима смягчился и стал немного похож на тот, прежний.

– Он прав, – Сэлим помог Марте сесть в кресло и крепко сжал ее руку. – Не тревожься ни о чём. Все будет хорошо. Я же обещал, помнишь?

Старуха судорожно кивнула и вцепилась скрюченными пальцами в осколок белого камня на веревочке, висевший у нее на шее. Сэлим почему-то улыбнулся и наконец соизволил отправиться в блок для дезинфекции.

Имир взглянул на часы. Половина второго. Кажется, ночь будет долгой…

После всех необходимых процедур Сэлим свалился, как подрубленный, и проспал почти сутки без перерыва. Но в этом были и свои плюсы. Когда он, отмытый начисто, остригший свои патлы и облаченный в строгий костюм, спустился к завтраку, Имир уже знал все, что требуется.

– Значит, Чёрный дом сгорел. Со всеми обитателями, – вчерашняя газета шлёпнулась на стол. – Твоих рук дело?

У Сэлима ни одна черточка не дрогнула. Лицо его, все еще серое от болезни и утомления, с заострившимся носом и истончившимися губами, было словно высечено из камня. Как барельефы в здании Суда, изображающие Справедливость и Непреклонность.

– Да. Моих.

– Вот как? – выгнул седые брови Имир, но удивления в его голосе не было. – А как же милосердие, второй шанс для каждого, о которых ты твердил мне с таким жаром?

Сэлим отвернулся. Ёжик светлых волос теперь казался седым, но дело могло быть всего лишь в освещении. Осеннее солнце – и есть осеннее солнце. Даже на теплой, застекленной веранде оно обрекает на уныние.

– Второй шанс нужен только тем, у кого осталась надежда, – сухо ответил Сэлим. – Тем, кто стремится жить, а не просто выживать. В Чёрном доме никто никого не держит насильно. Но почему-то выйти из него и оспорить приговор, подать апелляцию на возврат гражданских прав не решается почти никто. Два-три человека за год. И их считают безумцами. А ведь нет никакого риска! В худшем случае, смельчак просто вернётся в Чёрный дом. Но здоровому, готовому встать на путь исправления человеку, или доказавшему, что обвинения были ложными, восстанавливают все права! Но эти… Они даже пытаться не хотят. Покорно ждут смерти.

– Что ж, каждый сам выбирает свою жизнь, – пожал плечами Имир. – Кофе?

– С удовольствием.

Любимый прежде запах казался теперь Сэлиму ирреальным. В нем чудились кислые нотки мильвы и затхлость плесени. Но вот горечь на языке была тем самым, необходимым.

– А как же твоя идея вытащить их всех? Рассказать им о возможности подать апелляцию?

Сэлим невесело рассмеялся.

– Какая апелляция? Они лекарства втаптывали в пол, слышишь? Те, которые могли бы избавить их от легочной дряни или язв. А за рассказы об апелляции, о шансе на выход из Чёрного дома, меня просто начинали избивать – и били, пока я не замолкал. «Ты нас не путай, э!» – зло передразнил он кого-то. – Эти люди… существа – не хотели сделать даже маленький шаг к лучшему, а ты говоришь – апелляция. Ты знаешь, что они добивают тех, кто выжил после зачистки?

– Конечно. Наблюдатели докладывали. Отвратительная традиция.

– Отвратительная? – на лице Сэлима появилось растерянное выражение, но быстро его сменила прежняя холодность. – Может быть. Сейчас я уже в этом не уверен. Ведь в Доме больные не переживут зиму, а наружу их никто не выпустит. Да и сами они не пойдут… Может, оно и к лучшему? Имир! Не смотри так на меня. Я страшные вещи говорю, да? Сам себе противен. Мне вообще кажется, что я превратился в чудовище… – он помолчал немного и добавил уже спокойней: – Полагаю, меня следует отстранить от наследования. Возможно, тебе стоит передать причитающуюся мне должность кому-нибудь из племянников. Морэс, насколько я помню, окончил курсы с отличием. Он добрый и… неиспорченный. В отличие от меня.