Читать книгу "Про людей и звеzдей - Ирина Майорова"

– Ты понимаешь, все мужики собственники, – посвящал невесту Свистков в тонкости мужской психологии. – А все эти кавказцы, азиаты – в особенности. У них же, в их собственных семьях – вообще каменный век. Ты мне сама рассказывала, как он хвастал, что жена у него по своей воле новую чашку в дом купить не может. Как заставил ее тупым ножом пробковые обои со стен кухни соскребать. Сначала по физиономии врезал, а потом велел, чтоб к утру следа от них не осталось. Тебя он тоже своей собственностью считает или считал до последнего времени. И вдруг эта собственность посмела что-то решить без него. Замуж выйти! Он же, наверное, чуть с ума не сошел от такой наглости и самовольства. Ну как же: у Ули Асеевой появился некто, чье мнение, чья расположенность для нее важнее, нежели его, габаритовские… Вот увидишь: как только свадьбу сыграем, он смирится… А уж про то, что он тебя после замужества за порог выставит, и думать не моги. Он что, идиот, чтоб человека, который ему полгазеты делает, увольнять?

До дня торжественного бракосочетания (конечно, в «Грибоедовском», где же еще?!) оставалось меньше месяца, когда Алиджан Абдуллаевич нанес последний решающий удар. Шла общередакционная летучка, обзор на которой делала Дуговская. Все-таки не такая уж Римма и сволочь, если, поняв, какие нечеловеческие муки «врагиня» терпит из-за резкого охлаждения шефа, не стала на сей раз ругать отдел светской хроники: язвительно комментировать «проколы» и зачитывать самые дебильные цитаты из текстов. Это сделал за Дуговскую сам Габаритов.

– Это все? – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, уточнил шеф, когда Римма закрыла подшивку. – Круговую поруку решили устроить?! Друг дружку выгораживать вздумали? Обзор Дуговской – полное дерьмо! Почему ты ничего не сказала, что отдел светской хроники на этой неделе ни хрена не делал? Половину того, что они сдали, мы с секретариатом вообще выбросили, потому что бред, а то, что все-таки вышло, так от безысходности – чем-то светские полосы надо забивать! Я терпел, я ждал, когда светский отдел наконец-то начнет работать. Не дождался. А кое-кто в редакции, – он бросил испепеляющий взгляд на Дуговскую, – видимо, уже думает, что такое вот бездельничанье в порядке вещей, что я буду терпеть дармоедов. Нет, не буду! Потому что это первый шаг к краху фирмы, а я родного отца взашей выгоню, если пойму, что он вредит делу, которому я отдал жизнь!

В глазах Габаритова блеснули слезы. Это был один из его излюбленных приемов – перейдя на возвышенный стиль, пустить слезу. Присут­ствующий впервые при подобном «крике души» человек вполне мог купиться на такое «искреннее проявление чувств», но поработавший с Алиджаном Абдуллаевичем народ знал: сие есть очередной спектакль из бедненького, а потому сильно поднадоевшего всем репертуара. Однако дальше босс позволил себе импровизацию:

– Исходя из всего этого, я принял решение: перевести редактора отдела светской хроники… Как ее там? …Да, Асееву, в рекламный отдел, а на ее место взять классного журналиста из «Молодежной истины». Я с ним уже беседовал, умный, работящий парень, с серьезными завязками в шоу-бизнесе. Зарплата Асеевой, которая вместе с должностью перейдет к новому редактору отдела, для Темникова просто фантастика – в «Истине» он получал в три раза меньше. К работе он приступает с завтрашнего дня, а свой стол ты, – он ткнул коротким толстым пальцем в Улю, – освободишь сегодня.

– За что, Алиджан Абдуллаевич?! – Круглый подбородок Ули мелко затрясся. – Что я такого сделала? Меня – в рекламу? Да я лучше повешусь! У меня же никаких связей со всеми этими торговцами, операторами связи, знахарками-колдуньями – я ж ничего не заработаю.

– Перебьешься, – ухмыльнулся Габаритов, – тебе полезно месяцок поголодать. Смотри, кругом жир висит. А вес скинешь – и бегать по рекламодателям легче будет.

Разрыдаться Уля позволила себе только в туалете. Еще не хватало, чтобы ее отчаяние видела Дуговская – видела и злорадствовала. Там же, в дурно пахнущем смесью испражнений, осклизлых стеблей брошенных в мусорную корзинку скукожившихся роз и дешевого дезодоранта сортире, Асеева и приняла решение: она сегодня же порвет с Андреем. Да, он хороший, добрый, ласковый, умный, и Уля, кажется, даже его любит, но что он может ей дать? Разве замужество за этим человеком стоит сомнительной, скандальной, зыбкой, но славы, которая у Ули есть в узких кругах коллег-журналистов? Разве стоит оно возможности общаться с теми, кого каждый день по сто раз показывают по «ящику», а также шанса самой время от времени появляться на экране в качестве гостьи на передачах Антона и Пепиты? А гордость и восторг, которые она испытывает, созерцая свое лицо на страницах «Бытия»? А загранкомандировки периодичностью два, а то и три раза в месяц? Тряпочки, сумочки, туфельки, которыми она благодаря немалой, даже по московским меркам, зарплате имеет возможность забивать чемоданы во время этих командировок? И все это, что составляет смысл ее жизни, она должна отдать за сомнительное удовольствие иметь семью?

Приняв решение, Уля вмиг успокоилась. Умылась, нанесла заново боевой раскрас, щедро пшикнула в глубокий вырез на груди из флакона с духами из серии «секси» (в их состав якобы включены ингредиенты, срывающие башню у самцов) и, вихляя тощими бедрами, направилась к кабинету Габаритова. Дверь была приоткрыта, и Уля, не постучавшись, просочилась в щель. Габаритов ее появления, кажется, даже не заметил. Сидел, уставившись в монитор компьютера, и пускал слюни. В прямом смысле. Из правого уголка губ шефа «Бытия» текла тонкая струйка тягучей жидкости. А все лицо выражало такую похоть, что, казалось, еще мгновение – и босс издаст сладострастный стон. Габаритов был занят любимым делом: шарил по порносайтам. Далее в списке личных пристрастий-развлечений, коим босс посвящал львиную долю рабочего времени, были сайты крутых авто и супернавороченных ручных часов. В прежние годы в трудовой график входило еще и «неформальное общение» с сотрудницами в расположенной за кабинетом комнатке, но нынче такое случалось крайне редко.

«Если сейчас позовет в комнату отдыха и будет лапать, придется отдаться, – с брезгливостью и тоской подумала Уля. – И не просто отдаться, но еще изображать страсть и безмерное удовольствие…»

– Чего тебе? – Габаритов наконец оторвал глаза от монитора и заметил Улю.

– Я пришла сказать, что вы правы, – прошептала Асеева. – В последнее время я не могла полностью отдаваться работе, как вы совершенно справедливо требуете от своих сотрудников, потому что была занята устройством своей личной жизни. Но теперь с этим покончено – я порвала со своим женихом все отношения…

– Я всегда знал, что ты умница! – воскликнул Габаритов и выкатился из-за своего стола навстречу Уле. – Ну разве этот мелкий торгаш пара тебе? Уля Асеева – это бренд! Ну скажи, кто лучше тебя во всей Москве умеет искать и раскручивать светские сенсации?! Да равных тебе во всей России нет. Ты светская журналистка номер один!

Алиджан лил елей прямо в Улино декольте – будучи гораздо ниже ее ростом, он, чтобы смотреть собеседнице в глаза, должен был задрать голову, но из-за отсутствия шеи сделать это было затруднительно. А может, созерцание асеевского бюста доставляло ему куда большее удовольствие, нежели лицезрение ее милого, но отнюдь не выдающегося личика.