Читать книгу "Чернила под кожей - Марина Комарова"

Да, надо выйти. Но внутри плещется что-то дьявольское и веселое, до ужаса любопытное, неощутимое под пальцами. То самое, что когда-то бог вложил в женщину, понимая: ей необязательно иметь чертика на плече, чтобы низвергнуть в бушующее пламя одну мужскую душу или целые государства.

В дверном проеме появляется полосатый кот, обнюхивает мои ноги, переводит вопросительный взгляд на Макса. В одном взгляде этого хвостатого мерзавца больше разума и знания мира, чем в сотнях тысяч фоточек гламурных девочек и мальчиков из Инстаграма.

В конце концов я не выдерживаю, делаю шаг к Максу.

– Дай, – говорю отрывисто и хрипло, в этот момент даже не подозревая, что произношу эти слова с интонацией Янга.

Ватный тампон, пропитанный перекисью, оказывается в моих руках. Касается загорелой кожи, стирает уже потемневшую кровь.

Воздух становится вязким. Я чувствую, что Макс напряжен, хоть он не пошевелил и пальцем. Хищник замер. Хищник напряжен. В любой момент готов кинуться и вцепиться в горло.

Жесткая щетина покалывает мои пальцы, жар кожи обжигает; почему-то становится тяжелее дышать.

Макс близко. Я все еще помню жесткий захват на своем запястье и не собираюсь забывать его. И взгляд, полный притушенной ярости. И шепот, от которого становилось не по себе.

Я стою в клетке с хищником. Один на один. И адреналин будоражит не хуже, чем алкоголь. Я не знаю реакции этого зверя. Но мне нравится смотреть на него: на сильное гибкое тело, на расцветающие шипами и демонами татуировки на руках и плечах. И на кровь на лице тоже нравится смотреть.

Кот протяжно мяукает. Макс вздрагивает и переводит взгляд на питомца.

– Пират, ты…

– Так лучше, – сообщаю я, быстро заканчивая начатое. – Теперь нужен еще лейкопластырь.

– Сразу в мумию. – Он перехватывает мою руку, чуть сощуривает глаза. – Достаточно, доктор Грот, вы сделали все что могли. Пациент больше не хочет.

«Ну и дурак», – едва не слетает с языка, однако я только пожимаю плечами.

Большой мальчик. Сам разберется.

Аккуратно высвобождаю руку и выхожу в коридор. Пират смотрит на Макса как на больного. Потом поворачивается и следует за мной. Кажется, на уровне инстинктов чует, что случайно появившаяся в доме женщина может накормить. Ну или хотя бы приласкать – совсем не так, как это делают грубые мужланы.

Я присаживаюсь на корточки и начинаю ворковать с Пиратом. Глажу по голове и спине, чешу за ушками. Кот начинает оглушительно мурлыкать – маленький трактор, модель «Полосатый».

– Ну охренеть, – мрачно комментирует происходящее Макс. – Уже и кот меня предал.

Я ничего не говорю, сохраняя невозмутимое выражение лица. Делаю вид, что все идет по плану. Хотя на самом деле все куда проще: я просто понятия не имею, что делать дальше.

Поэтому не особо сопротивляюсь, когда Макс все решает сам.

– Нужно выпить, – говорит он. – Дезинфекция не только снаружи, но и внутрь.

Изначально хочется запротестовать. Не собираюсь пить… Но Пират нагло тычется в мои колени, требуя ласки, и я теряю равновесие. А Макс вовремя оказывается рядом и помогает встать.

Через некоторое время я сижу на чужой кухне, пью кофе с коньяком и смотрю на мужчину, которого совсем недавно готова была размазать по стенке. Фигурально выражаясь. Ибо то, что Макс не слабак, было ясно даже по фотографиям, не то что вживую.

Кофе горчит, коньяк тоже. Но хмель не берет. Все уходит на стирание эмоций, на успокоение расшатанных нервов. Стресс никуда не ушел, просто затаился ядовитой змеей, выжидая подходящего времени, чтобы укусить как можно сильнее.

«Назову какой-нибудь текст „Чаепитие на окровавленных джинсах“ и укажу, что по реальным событиям», – мелькает шальная мысль.

Странное название больше привлекает, чем отталкивает. Мой читатель привык, что у меня все… странное. Непонятное. Заставляющее сломаться шаблон.

– Ты меня нервируешь, – глухо говорит Макс, делая глоток из большой кружки с отколотой ручкой. – Когда так смотришь.

– А как мне еще смотреть? – едва сдерживаю нервный смешок, подкативший к горлу.

– Скромнее, – предлагает он.

От возмущения я теряю дар речи. Что значит «скромнее»? Это намек, что я его разглядываю словно девочка, никогда не видевшая мужчин?

Уже собираюсь сказать, что не думала на него смотреть в принципе, как взгляд падает на его руку. Замираю, сделав вдох. Очарованно. Безмолвно. Неподвижно. Разглядываю каждую детальку, каждую линию, переход одного цвета в другой. Это круто. Просто нереально круто. Целый мир, созданный вбитой в кожу краской и тонким чутьем прекрасного.

Я видела мужчин, но подобные татуировки – никогда. Не так близко.

Макс перехватывает мой взгляд, но ничего не говорит. Пауза снова затягивается. Однако в этот раз она не кажется неприятной или вымученной. Она просто есть. Я рассматриваю рисунок, Макс ждет. Просто ждет. И даже не ясно, нужны ли ему мои слова.

Но я сейчас об этом не думаю.

– Красиво, – тихо говорю я.

Похоже, мой голос звучит именно так, как надо: Макс открывает рот, потом закрывает. Чуть хмурится. И кивает.

– Спасибо.

– Кто это делал? – спрашиваю.

И тут же сама осознаю, что имя мастера мне ничего не скажет. Но нельзя просто так взять и не спросить. Эти стебли с шипами будто настоящие. Еще немного, и можно будет почувствовать, как натягивается кожа, ощутить капли горячей крови.

Нестерпимо хочется прикоснуться, провести кончиками пальцев по чернильно-фиолетовому стеблю, однако я приказываю себе этого не делать. Это уже не желание ощутить прекрасное, это прикосновение к мужчине, который напряжен сверх меры и вряд ли ждет, что я буду его касаться.

– Эдик, – произносит он как-то отстраненно и задумчиво. – Эдуард Каспийский.

Имя, конечно же, как я и ожидала, ничего не говорит, но от меня не укрывается заминка, с которой он произнес имя мастера. Друг? Знакомый? Или все же мне показалось, и Макс просто ответил на мой вопрос?

Нетерпеливый звонок мобильного прерывает все расспросы. Успеваю заметить номер Лизаветы, сбрасываю. Одной рукой быстро набираю сообщение, что жива-здорова, все хорошо, потом расскажу, Верке рассказывать не надо.

Ответ Лизаветы лаконичен до изжоги: «Убью».

Я немного даже ощущаю угрызения совести, но это длится недолго. Лизавета всегда такая. Все же школьный учитель – это на всю жизнь. А учитель математики – до бесконечности пространства и времени. И мало кому интересно, что Лизавета уже несколько лет как ушла из школы, оставив своих учеников, и рисует картины. Да, и устраивает выставки.

Мы с ней похожи. Обе учились совсем не на тех, кем в итоге стали. Обе выслушивали от родных и друзей заверения, что ничего не получится, что не стоит бросать теплое и знакомое место ради мечты в небе.