Читать книгу "Стальные останки - Ричард Морган"

Потом он перевел взгляд на трех степных упырей в сумерках впереди. Поднял копье дрожащей рукой, запрокинул голову и завыл – так, словно мог этим расколоть небо и дотянуться до души Руни, которая уже пустилась в путь по Небесной Дороге, разрубить Ленту, по которой он шел, и сбросить парнишку обратно на землю.

Время остановилось. Осталась лишь смерть.

Драконья Погибель едва услышал свист первой стрелы Кларна, которая пролетела мимо, когда он кинулся на оставшихся долгобегов, не переставая выть.

Глава 3

Окно разбилось с ясным, высоким звоном, и штуковина, которая пролетела сквозь него, тяжело ударилась о протертый ковер в центре комнаты.

Рингил завозился посреди скомканной постели и приоткрыл один глаз. Края разбитого стекла блестели на солнце слишком ярко, чтобы он в своем нынешнем состоянии мог смотреть прямо на них. Он перекатился на спину, одной рукой ощупывая кровать в поисках того, с кем провел прошлую ночь. Обнаружилась лишь простыня во влажных пятнах. Парнишка исчез – они всегда так делали задолго до восхода солнца. Вкус во рту был такой, словно он лизал внутренности дуэльной перчатки, а в голове стоял гул не хуже, чем от маджакского военного барабана.

Падров день. Радость-то какая.

Он опять перевернулся и принялся шарить по полу у кровати, пока кончиками пальцев не наткнулся на тяжелый предмет неправильной формы. Дальнейшие исследования показали, что это камень, завернутый в нечто вроде дорогого пергамента. Он поднес находку к лицу, убедился, что пальцы не обманывают, и развернул бумагу. Это был небрежно оторванный кусок большого листа, надушенный и с нацарапанным по-трелейнски словом:

«Вставай».

Почерк был знакомый.

Рингил застонал и сел среди простыней. Завернувшись в одну из них, вылез из кровати и побрел, шатаясь, к недавно разбитому окну. Внизу посреди припорошенного снегом двора обнаружились всадники в стальных кирасах и шлемах, которые безжалостно сверкали на солнце. Они окружали карету, а изогнутые линии на снегу отмечали место, где та развернулась, прежде чем остановиться. Возле кареты стояла женщина в капюшоне с меховой оторочкой и в наряде трелейнской аристократки, прикрывая глаза ладонью и глядя вверх.

– Добрый день, Рингил, – крикнула она.

– Мама. – Рингил подавил новый стон. – Чего тебе нужно?

– Я не прочь позавтракать, но час давно миновал. Насладился Падровым кануном?

Рингил прижал ладонь к той части головы, где пульсирующая боль казалась самой сильной. От упоминания завтрака его желудок скрутило судорогой.

– Так, стой там, – проговорил он слабым голосом. – Я сейчас спущусь. И больше не бросай камни. С меня за это деньги стрясут.

Вернувшись в комнату, он опустил голову в таз с водой рядом с кроватью, наскоро вымыл волосы и лицо, поскреб во рту душистой щепкой для зубов из банки на столе и пошел искать свою разбросанную одежду. Хоть комната и была маленькая, это заняло больше времени, чем можно было бы ожидать.

Одевшись, он убрал длинные и красивые черные волосы с лица, перевязал их обрывком грубой серой ткани и вышел на лестничную площадку постоялого двора. Остальные двери были надежно закрыты; вокруг ни души. Большинство гостей цивилизованным образом отсыпались после празднования Падрова кануна. Он спустился по лестнице, стуча каблуками и на ходу заправляя рубашку в штаны – требовалось действовать быстро, пока леди Ишиль из Эскиатских Полей не заскучала и не приказала охраннику сломать входную дверь.

Отодвинув засов на двери, ведущей во внутренний двор, он вышел наружу и остановился, моргая от солнечного света. Конная охрана, казалось, не двинулась с места после того, как он отошел от окна, но Ишиль уже была возле двери. Как только Рингил появился, она опустила капюшон и обняла его. Поцелуй в щеку, которым мать его одарила, был вежливым и официальным, но объятие выдавало более сильные чувства. Он ответил с энтузиазмом, какой позволяли гудящая голова и беспокойный желудок. Добившись своего, Ишиль отступила, продолжая удерживать его на расстоянии вытянутых рук, словно платье, которое собиралась надеть.

– Рада встрече, мой прекрасный сын, рада встрече.

– Как ты поняла, какое окно разбить? – с кислым видом спросил он.

Госпожа Ишиль взмахнула рукой.

– О, мы спросили. Это было нетрудно. Каждый в этом свинарнике, замаскированном под город, знает, где ты спишь. – Изящно поджав губы, она его отпустила. – И с кем.

Рингил пропустил последнее мимо ушей.

– Я герой, мама. Чего ты еще ждала?

– Тебя здесь все еще называют Ангельскими Глазками? – Она вгляделась в его лицо. – Сдается мне, «Демонические Глазки» теперь подошло бы больше. Они краснее, чем кратер Ан-Монала.

– Падров день, – коротко ответил он. – Такой цвет глаз – дань традиции. И вообще, с каких пор ты знаешь, как выглядит Ан-Монал? Ты там не была.

Она фыркнула.

– Ты уверен? Я могла там побывать в любое время на протяжении последних трех лет – столько прошло со дня, как ты в последний раз навещал свою бедную пожилую мать.

– Мама, умоляю…

Рингил покачал головой, рассматривая ее. «Пожилая», как он полагал, было достаточно точным определением возраста в сорок с чем-то, но матери такое определение не подходило. Ишиль стала невестой в тринадцать и родила четверых еще до того, как ей исполнилось двадцать. Следующие два с половиной десятилетия она трудилась над своими женскими прелестями и тем, чтобы Гингрен Эскиат, невзирая на все опрометчивые поступки с другими, более молодыми женщинами, которые оказывались на расстоянии вытянутой руки, в конце концов возвращался к брачному ложу. Она подрисовывала глаза и губы кайалом в ихельтетском стиле; ее волосы были убраны с изящного лба, едва отмеченного морщинами, и скул, заявляющих о южном происхождении ее семьи. А когда она двигалась, под одеждой вырисовывались формы, достойные женщины вполовину моложе. В трелейнском высшем обществе шептались о колдовстве – дескать, Ишиль продала душу ради молодого облика. Рингил, который много раз видел, как она одевается, больше склонялся к косметике, хотя с продажей души согласился. Родители Ишиль были торговцами, но мечтали о большем; они обеспечили своей дочери жизнь в роскоши, выдав ее за мужчину из Дома Эскиат, но, как часто бывает со сделками, пришлось заплатить – платой была жизнь с Гингреном.

– Это ведь правда, – настаивала она. – Когда ты в последний раз был в Трелейне?

– Как поживает отец? – уклонился он от ответа.

Их взгляды встретились. Мать вздохнула и пожала плечами.

– О, ты же знаешь. Твой отец… это твой отец. С ним не стало легче жить теперь, когда появилась седина. Он спрашивает о тебе.

Рингил изогнул бровь.

– В самом деле?

– Честное слово. Время от времени по вечерам, когда устает. Мне кажется, он начинает… сожалеть. По крайней мере, о некоторых словах.