Читать книгу "Точка бифуркации - Николай Пономарев"

Я объяснил, что мы с Янкой по возрасту перешли в класс «молодёжь-один». Класс нашей пары был «Б», но тренер объявил, что к концу года у нас будет всё, чтобы перейти в «А». Вжик за время нашего знакомства выучила классификацию спортсменов, научилась различать в нити танца закрытый импетус, закрытый телемарк, локк назад. Она стала профессиональной болельщицей и не пропускала наши с Яной выступления, если не нужно было ехать в другие города, конечно. А если мы уезжали, то находила в интернете записи и смотрела. Пыталась вместе со мной, но я попросил избавить меня от этого. Мне хватало просмотров записей с тренером, а свои выступления я по возможности стараюсь вообще не смотреть. Все эти видео ничто по сравнению с тем, как ты переживаешь момент танца.

Здорово закончить танец, стоять на паркете и понимать, что в том поворотном локке, который мы с Янкой выполняли с помарками, в этот раз, очень важный, всё вышло идеально, а место в выступлении, где по ощущениям совершили ошибку, судьи не заметили. А весной, на итоговом чемпионате, мы отработали программу чётко. Янка очень гордилась достигнутыми результатами. Её гордости перепадало и мне, в конце концов, именно рядом со мной она могла почувствовать себя звездой. У неё была заботливая мама, такие же бабушки и дедушки и ещё тётя со стороны папы. Когда мы стали спортивной парой, она зачем-то познакомила меня с ними. Теперь все они здоровались со мною практически за руку и когда привозили Янку на тренировки, и когда всем составом приходили на выступления. На мои выступления ходила только Вжик, часто таская за собой Мурзю. И ещё два раза мама – на первые соревнования, во втором классе. У Янки, кажется, друзей не было. Пару раз я видел её в окружении бледных девочек, но и только. Поэтому она очень завидовала мне, что на соревнования приходит Вжик. Со мной вообще на групповых тренировках все успевали перекинуться парой фраз, а вот с Янкой не общались. Весной в восьмом классе ей в кроссовки налили какой-то гадости. Я отдал ей свои, у нас обувь отличается на один размер, а сам пошёл домой босиком. День был тёплый, так что такая разминка ступней была даже приятной. Мать Янки потом долго выясняла, кто это сделал, но так ничего и не узнала. Меня же благодарила, будто я какой-то необыкновенный герой. Хотя ничего выдающегося в моём поступке не было.

Некоторое время я считал, что девчонка из автобуса тоже занималась спортом, может быть, гимнастикой, может быть, плаванием. У неё была безупречная осанка: развёрнутые плечи, правильный изгиб позвоночника, положение затылка и подбородка. Этому учат на первых же занятиях спортивно-бальными танцами, потому что если не держать линию корпуса, то на выступлениях за это дико штрафуют.

На следующий день девочка со мной поздоровалась. Я кивнул, оплатил проезд и сел на своё привычное место. Собственно, всё.

Неделю наших совместных поездок девчонка приветствовала меня, я отвечал ей. Нас уже выучили кондукторы, которые ездили тут посменно, и одна всякий раз улыбалась. Наверное, мы вызывали у них умиление.

Учёба и тренировки снова стали отнимать много времени. С тренировок я возвращался через парк. Осенний ветер срывал берёзовые листья, они падали, толкаясь и закручиваясь, словно большие жёлтые мотыльки ночью у невидимого фонаря. Уже на земле они при дуновениях ветра взлетали и кружились в вальсе, как и полагается, против часовой стрелки. В этот момент я думал о том, как здорово позвать сюда друзей и вчетвером стоять под листвяным дождём. Было бы весело.

На выходных я поехал на соревнования. Мама должна была в офисе заниматься важным загородным проектом, поэтому попрощалась со мной ещё утром. В последние годы она уверовала в то, что у меня всё норм и я вполне взрослый, чтобы самостоятельно собраться и уехать. Тем более она доверяла тренеру и знала, что на неё можно положиться. Со мной пришли Вжик, которая всегда меня провожала на соревнования, и Мурзя, которая была за движуху. Янка угрюмо смотрела на то, как они обнимаются со мной на перроне, пока с ней прощались многочисленные родственники. Вжик всегда подтравливала Янку, при ней обнимаясь со мной куда крепче, чем обычно. В этот раз переиграла, бросившись мне на руки с таким рвением, что мы чуть не упали на Мурзю.

Янка кусала губы, пока девчонки пытались в прыжке нарисовать сердечки на пыльном стекле нашего плацкартного вагона. Кроме нас ехали ещё четыре пары: очень перспективные юниоры, я видел их выступление – лучше меня в их возрасте, их конкуренты, мальчик чуть постарше, девочка помладше, а оставшиеся две пары так себе, прокатиться.

Поезд тронулся. Позади остались смеющиеся Мурзя с Вжик. Промелькнули кварталы девятиэтажек и среди них Мурзина общага. Замелькали элеваторы, заводы. Едва заметное пронеслось мимо Цветнополье, за ним настала очередь дачных районов, серых в это время года, унылых, затянутых в ожидании весны поволокой ветвей яблонь, черёмух, рябин. Редко можно увидеть листву, разве что на сирени, которая так и уходит в зиму зелёной.

Ехать по нашим меркам недолго. Садимся вечером, приезжаем утром. Можно было взять с собой «Войну и мир», только бесполезно, быстро стемнело, а свет всё равно выключат. Так что по дороге туда и обратно отсыпался. Тем более что выступили мы хуже, чем ожидали, и Янка всю обратную дорогу дулась, потому что в квикстепе я сделал пару ошибок.

Поезд приходит утром понедельника. Если взять с собой учебники, то можно успеть на уроки. Но это вариант для самых фанатичных учеников. Я поехал домой. Там мама оставила мне завтрак, записку о том, что нужно купить, раз всё равно не в школе. Я позавтракал, сходил в магазин, потом взял гитару и стал наигрывать песенку, которую сочинил в поезде. Пока Янка переживала неудачу, я тихонько лежал на верхней полке и придумал смешную песню, напоминающую ритм поезда. Называлась она «Заикающийся мамонт», и нужно было подобрать к ней аккорды, пока не пришли друзья. Сразу после выступления они дозвонились до меня и теперь считали своим долгом выразить сочувствие. Раньше всех пришла Мурзя с тетрадкой по английскому. Погладила меня по голове, оставила тетрадь для списывания, а сама пошла готовить бутерброды, нарезав почти все купленные продукты. После Мурзиной заботы мы с матерью ещё пару дней доедали то, что она нарезала и выложила на хлеб. Потом на готовое подошли Вжик с Валеркой. Вжик заявила, что не нужно было строгать такое количество бутербродов, и вообще, она хотела заказать суши. Но потом отвлеклась на меня и устроила допрос – как так получилось с выступлением. Валерка, жуя бутерброд, сообщил, что завтра контрольная по физике.

Мы решили, что физику сдадим и так, а перед контрольной надышаться нельзя. Поэтому я взял гитару и сыграл свежую песню о мамонте, который ходил по пустыне, мучился, но не мог попросить о помощи. А припев каждый раз удлинялся. Шесть куплетов от «П…» до «Помоги!». Мурзя сразу поняла фишку и громко, восторженно помогала мне петь припев. Мамонт в конце сдох, и мы в песне с ним попрощались. Валерка всю песню напряжённо думал, а потом сказал, что лучше будет назвать «Логоневрозы мамонта», а не «Заикание», так веселее, и я согласился. Дальше я пел старые песни, в основном романтичные и рассчитанные на девочек. Валерке они тоже нравились, он тоже когда-то хотел научиться играть на гитаре, но так и не осилил из-за тонкой кожи на пальцах. От увлечения осталась гитара, так что я мог играть и у себя дома, и у Валерки, и у Вжик, у которой на гитаре играл отец, и в школе на внеклассных мероприятиях. Парни из параллели не так давно пытались организовать что-то вроде музыкальной группы. Позвали меня, но играю я так себе, три аккорда, два притопа, да и времени нет. Подарил им пару своих песен. К сожалению, пока они выбирали название – «Голые рисовальщики», «Бросовая культура» или «Сырость», дело у них само заглохло. Вероятно, из-за учёбы, или они переругались между собой. Неважно.