Читать книгу "Три этажа - Эшколь Нево"

Но я вовсе не чувствовал себя счастливым. Меня грызли дурные предчувствия. Они меня не оставляли. С какой стати он посреди улицы попросил, чтобы она его чмокнула? Даже не на лестнице в подъезде, а посреди улицы? Неужели сил не было сдержаться? А потом, этот огонек, который я уловил в его глазах… И его безутешные рыдания – никто не станет так плакать только потому, что заблудился. Что-то здесь не сходилось, хотя я не понимал, что именно. Но все, что говорил офицер полиции, звучало логично, и Айелет ему поверила. В последующие дни Офри вела себя как обычно: без малейших признаков перенесенной травмы, а у меня не было никаких доказательств. Только предчувствие.

Первые симптомы проявились через две недели. Дочка отказалась ходить на дополнительные занятия: не желала продолжать учиться играть на скрипке, посещать кружок по рисованию комиксов и секцию гимнастики. Я отвозил ее на очередные занятия, но она оставалась сидеть в машине.

– Почему ты не хочешь туда идти, Офри?

– Потому что не хочу.

– А почему не хочешь?

– Потому что.

В первую неделю я ей уступал. На вторую неделю проявил настойчивость, чуть ли не силой вытащил ее из машины и отвел на кружок комиксов. Через пятнадцать минут мне позвонила секретарь досугового центра: «Ваша девочка без конца плачет. Это мешает другим детям сосредоточиться на занятиях. Заберите ее, пожалуйста». Я пришел за ней, крепко ее обнял и спросил: «Что случилось, милая?» Она сжалась в моем объятии, словно испуганная прикосновением мужчины. Словно знала, что прикосновение мужчины может быть опасным. «Ничего, папа, – сказала она. – Я же говорила, что не хочу идти в кружок, а ты меня заставил». Айелет позвонила на работу учительница. Я узнал об этом звонке вечером, после того как мы убедились, что девочки спят. Оказывается, Офри перестала на перемене выходить во двор. Оставалась сидеть за партой и читать книжку. Подружки звали ее играть, но она им не отвечала. У нее снизилась успеваемость. В последнем диктанте по английскому она сделала шесть ошибок – больше, чем за весь предыдущий учебный год. Я пытался с ней поговорить. Выяснить, в чем дело. Она сказала, что ее одноклассники – какая-то малышня. Что ей неинтересно с ними играть. Что они болтают глупости и делают глупости. Что за глупости? Она в ответ ни слова. «Может, ты будешь выходить на перемену через раз?» – предложил я. Она промолчала. Утром обнаружилось, что у нее мокрая постель. Ее младшая сестренка только что научилась обходиться без подгузников, а Офри снова начала писаться по ночам. Она не казалась удивленной или смущенной. Молча шла в душ, мылась, вытиралась, доставала из шкафа и надевала чистые трусы. Ладно, с кем не бывает, подумал я, но назавтра повторилось то же самое.

Примерно через неделю я сказал Айелет: «С нашей дочерью творится что-то ужасное, а мы только ушами хлопаем». Мы лежали в постели, глядя в темноте в потолок, и Айелет тоненьким голоском, какого я раньше от нее не слышал, сказала: «Я не знаю, что делать, Арнон, я никогда не чувствовала себя такой беспомощной».

Я спросил, заметила ли она, что в последнее время у Офри изменился взгляд.

– Взгляд? – переспросила она. – Что значит – изменился взгляд?

Я так и не понял, она в самом деле ничего не заметила или притворялась, и сказал: «В ее взгляде больше нет невинности. Слушай, там, в цитрусовой роще, случилось что-то, о чем она нам не рассказывает. Когда я их там обнаружил… Не знаю… Герман вел себя как-то странно».

– Но полиция… – сказала Айелет все тем же тоненьким голоском.

– В интересах полиции, – прервал я ее, – закрывать, а не открывать дела.

Мы позвонили психологу. Ее порекомендовала нам приятельница Айелет. Ты в курсе того, что я думаю о психологах, но, когда припрет, идешь на все. Мы отправились в ее клинику в мошаве. Клиника располагалась в небольшом каменном строении позади роскошной виллы. В нее вел отдельный вход с тщательно замаскированной дверью. Ради анонимности пациентов. Внутри обстановка поражала богатством. Каждый предмет мебели – кожаная кушетка, стол, стулья – стоил примерно столько же, сколько наша квартира. Айелет воскликнула: «Как у вас красиво!» Она никогда не скупится на комплименты посторонним людям.

Психолог поблагодарила ее и спросила, что нас к ней привело. Когда мы изложили ей суть дела, она спокойным голосом сказала: «Предлагаю вам методику «Семь встреч». Две с вами. Две с вами и с девочкой. Две только с девочкой. И последняя – для подведения итогов и оценки результата».

Во время седьмой встречи она огласила свое заключение: «Я думаю, что было бы неправильно искать единственный внешний фактор, влияющий на то, что происходит с Офри. Перед нами комбинация ряда факторов. Рождение младшей сестры, повышение школьных требований, разрыв между уровнем ее развития и уровнем развития других детей, проявляющийся в ее отношениях со сверстниками. И конечно, неприятный инцидент с соседом, который, бесспорно…»

Айелет согласно кивала головой. У меня возникло впечатление, что она готова заулыбаться. Но не радостной улыбкой. Улыбкой облегчения. Ведь стоит услышать про «комбинацию ряда факторов», и жизнь предстает в совсем другом свете, не так ли? Знаешь что? Я не исключаю, что именно из-за этого я и сорвался. Из-за улыбки Айелет. Или из-за формулировки психолога. «Неприятный инцидент». Эта их профессиональная терминология. И за это бла-бла-бла мы платили пятьсот шекелей в час. Пятьсот шекелей! Неудивительно, что она может покупать такие кушеточки. Поэтому я перебил ее излияния на тему «комбинации факторов» и в лоб спросил: «Рассказала вам Офри или нет? И что она вам рассказала?»

Айелет положила руку мне на бедро, как ребенку, и сказала: «Арнон, позволь Нирит закончить…» Я сбросил ее руку и заорал: «Я желаю знать, что она рассказала вам о случившемся в цитрусовой роще! Я уже два месяца не смыкаю из-за этого глаз, а вы, насколько я понял, будете битый час трындеть нам про комбинацию факторов, а потом скажете, что очень сожалеете, но наше время истекло…»

– Предлагаю всем нам успокоиться, – сказала психологиня.

Я стукнул кулаком по столу: я не собираюсь успокаиваться! Я ваш клиент, и я требую сообщить мне сведения, которыми вы, в отличие от меня, располагаете.

Психологиня поправила у себя на шее красный шарфик. Она постоянно носила яркие шарфики, хотя на улице стояла жара. Меня обуяло желание схватить этот шарфик за концы и придушить ее.

– Я ничего от вас не скрываю, Арнон, – сказала она. – Из того немногого, что мне удалось выпытать у Офри, складывается картина, очень похожая на ту, которую выявило полицейское расследование. Они заблудились. Было темно. Она повела его в цитрусовую рощу, потому что была уверена, что именно там вы будете их искать.

– Она говорила, что по пути он просил ее его поцеловать?

Как мы ни давили, нам не удалось выжать из нее никаких новых подробностей. Зато она сказала:

– Во время нашей последней встречи я предложила ей нарисовать ее семью. Вот ее рисунок. Девочка опирается на отца, мать с сестрой стоят рядом. Здесь нет ни одной детали, которая указывала бы на травму, которую, как вы боитесь, он ей нанес. Иными словами, я предполагаю, что в цитрусовой роще не произошло ничего, связанного с сексом. Я подчеркиваю, что это не утверждение, а предположение, потому что в подобных случаях существует вероятность, что случившееся настолько травматично, что память о нем подавлена и загнана глубоко в подсознание, пока не позволяя нам до себя добраться. – Пока? – спросила Айелет. – То есть вы верите, что до нее можно добраться?