Читать книгу "Трагедия Белого Юга. 1920 год - Николай Карпов"

Если по условиям обстановки вызывалась необходимость пожертвовать сводно-партизанской дивизией как арьергардом, выиграть время и погрузить прочие части армии, то неужели допустимо не поставить об этом в известность начальника этого арьергарда? Неужели допустимо не дать ему ясной и определенной задачи? Настолько мне известно, ни военная история, ни тактика не рекомендуют применять обман начальника арьергарда. Между тем, не будь этого обмана, т.е., знай я, что судов для дивизии нет, — я остался бы с дивизией в Кирилловке и, безусловно, продержался бы весь день 14/27 марта, если бы при мне остались бронепоезда. Наконец, самый факт обмана в бою, т.е. заведомое сокрытие боевой обстановки со стороны старшего начальника, действует на обманутую часть настолько разлагающим образом, что вести ее еще раз в бой и ждать успеха едва ли будет разумно».

Этому рапорту действительно предшествовали события драматического характера. Сводная Партизанская дивизия, находившаяся с 23 марта в арьергарде Донской армии, сохранив боеспособность, успешно прошла через зону «зеленых» и вышла к станции Тоннельная. Дальше она двинулась через перевал и 2 марта расположилась в районе разъезда Гайдук. Здесь впервые за последние несколько дней начальник дивизии генерал Ясевич получил возможность ознакомиться с обстановкой. Из нее следовало, что большевики наступают от Раевской, заняли Абрау-Дюрсо и деревню Борисовку, находящиеся в тылу у него. Здесь же он узнал, что его дивизия переподчинена генералу Кутепову, отвечающему непосредственно за оборону Новороссийска.

Утром 26 марта генерал Ясевич решил атаковать противника и отбить Борисовку. Во время подготовки наступления к железной дороге подошла незначительная часть Корниловской дивизии, которая не имела никаких конкретных задач. Ясевич послал Кутепову донесение и просил указать, кто у него соседи справа и слева, а также сориентировать по поводу эвакуации его дивизии.

Кутепов, как потом выяснил сам Ясевич, его рапорт получил, но ответа никакого не дал. Единственное, что он узнал — части, которые будут участвовать в предстоящем бою, будут обязательно погружены потом на суда. Какую роль должна была играть находившаяся там же Корниловская дивизия, не было известно по-прежнему. Ясевич решил взять инициативу в свои руки и пригласил начальника штаба корниловцев для выработки плана совместных действий. Однако тот ответил, что ему некогда. Тогда Ясевич послал к нему своего исполняющего должность начальника штаба капитана Карева. Последний вернулся крайне возмущенный и конфиденциально доложил, что начальник штаба корниловцев сообщил ему — вся дивизия уже ушла на погрузку, осталось только снять последние заставы, и по товарищески посоветовал соседям сделать то же самое, так как погрузка, оказывается, назначена в этот же день.

Командование Партизанской дивизии расценило такое отношение Кутепова как обман и предательство, решило срочно снимать полки с боевых участков и спешить в Новороссийск в надежде, что, может быть, еще удастся погрузиться на какие-нибудь суда. После того как дивизия начала марш к Эстакадной пристани Новороссийского порта, Ясевич в сопровождении офицеров своего штаба и командиров полков прибыл к Кутепову, чтобы получить разъяснение по поводу случившегося. Кутепов сообщил, что донесение от Ясевича он получил, но не стал менять его плана на предстоящий бой, так как все равно Партизанскую дивизию грузить было некуда. Почти в это же время начальник дивизии получил ответ и из штаба Донской армии, из которого следовало, что поскольку дивизия передана Кутепову, то и все распоряжения по поводу эвакуации должны исходить от него.

Не помогло и обращение к генерал-квартирмейстеру Махрову. Тот сообщил, что погрузка войск началась раньше запланированного времени и теперь у него больше нет никаких судов. Зато Кутепов посоветовал обратиться к командиру Корниловской дивизии, у того якобы могли быть в резерве места, а может быть он и транспорт найдет. Исполняющий обязанности командира Корниловской дивизии полковник Грузинов, находившийся со своими подчиненными на пароходе «Корнилов», ничего определенного по поводу свободных мест сказать пока не мог, так как погрузка еще шла полным ходом. Когда сопровождавшие Ясевича офицеры попытались войти на пароход вместе с ним, их встретили площадной бранью, плетьми и прикладами. С борта сбрасывали всех, кто не корниловец. Особенно «преуспел» в этом командир 1-го полка полковник Гордиенко, лично сбросивший в море трех офицеров, а одного ударил прикладом по голове.

Около 18.00 выяснилось, что и самим корниловцам мест на пароходе не хватило. Все это время Ясевич ожидал результата погрузки на борту «Корнилова», и когда попытался сойти с него, это оказалось невозможным. Пришлось остаться на пароходе, бросив свою дивизию на произвол судьбы.

Пока разыгрывались все эти события, взаимоотношения ставки и представителей Донского командования обострились до крайних пределов. Около 17.00 командующий Донской армии генерал Сидорин прибыл к Главнокомандующему, чтобы получить у него обещанный казакам пароход «Аю-Даг». Деникин заверил его, что пароход свободен и что Кутепов якобы доложил ему — город будет удерживаться еще и 27 марта, эвакуироваться успеют все. Каково же было изумление Сидорина, когда он двумя часами позже прибыл в ставку, то вдруг узнал, что поезд Деникина пуст и штаб уже погрузился на пароход «Цесаревич Георгий». Впоследствии генерал Сидорин рассказывал:

— «Возмущенный до глубины души всем происходящим, я отправился на пристань к генералу Деникину и решил про себя, что если не добьюсь чтобы их (казаков. — Н.К.) посадили, в крайнем случае, на военные суда английские и русские, то для меня другого исхода не оставалось, как застрелить Деникина, о чем я и заявил по дороге сопровождавшему меня генералу Карпову».

Тяжелая участь пришлась и на долю других последних защитников Новороссийска. Кавалерийская бригада генерала Чеснакова направилась в порт только в 22.00 26 марта. Ей и дивизии Барбовича был предназначен небольшой пароход «Аю-Даг». Кавалерийская дивизия пришла в порт раньше и полностью заняла места на этом судне. Из бригады Чеснакова туда с большим трудом смогли втиснуться не более 200 человек. Остальным деваться было некуда.

О мытарствах личного состава этого соединения рассказал в своих воспоминаниях ординарец генерала Чеснакова Леонтий Мечов. Они представляют большую ценность тем, что из того небольшого количества документов и литературы об исходе из Новороссийска последних его защитников наиболее полно передают весь ужас пережитого ими и заслуживают того, чтобы их здесь привести.

«Чувствовалось, что в эти минуты решается наша судьба, — пишет он. — Ехать быстро по улице оказалось невозможным. В темноте я то и дело натыкался на отдельных всадников, слышался топот сотен конских копыт. Эскадроны невидимой колонной следовали между рядами домов, темные контуры которых обрисовывались на багровом зареве дальних пожаров. Иногда между домами зарево слабым отблеском на мгновенье озаряло и сомкнутые колонны всадников. Тогда среди леса пик и над морем конских голов мелькало знакомое лицо; но затем все вновь погружалось во тьму. С грехом пополам, обогнав колонну, я застал генерала уже при въезде на большой мост, соединявший центральную часть города с его восточным предместьем и доками. Здесь перед нами открылось грандиозное зрелище. Налево в полуверсте горели обширные железнодорожные склады. Над длинными зданиями, объятыми пламенем, нависло розовое облако дыма, в котором, изредка вспыхивая из-под полуобгоревших крыш, поднимались сонмы искр. На мосту было светло, а направо от нас черные воды бухты отливались тысячью огней отраженного пожара. Хотя отсюда за дальностью расстояния и не должно было быть слышно гула пожарища, но из горящих складов доносилась до нас непрерывная трескотня, то затихающая, то вспыхивающая вновь с особой силой перед каждым взлетом искр. Казалось, что мы присутствуем на величественном фейерверке. Это тысячами рвались в огне патроны, оставленные нами на складах.