Читать книгу "Свои-чужие - Энн Пэтчетт"

На второй день ей пришло в голову, что, возможно, эта хворь, чем бы она ни была вызвана, решит вопрос о ее будущем как таковом: не исключено, что убийственная боль ее на самом деле убьет. Терезин аппендикс был все еще при ней, и пусть от аппендицита умирают разве что школьники в походах — кто знает, вдруг ее отросток терпеливо ждал все эти годы, чтобы устроить шоу под занавес? Не худший вариант, если подумать. От перитонита она умрет не так быстро, как милый Джим Чен на парковке, но все же. Когда ее ненадолго отпустило, Тереза отыскала ключ от депозитной ячейки, документы на машину, свое завещание. Только человек, совсем не верящий в завтрашний день, может проработать всю жизнь в юриспруденции и не составить толковое завещание. Ее имущество было разделено на три части. Дом, за который давно все было выплачено, постоянно рос в цене; имелись и кое-какие сбережения. Тереза откладывала с тех пор, как дети окончили школу. Она выложила все на кухонный стол и села писать записку. Она не хотела, чтобы это выглядело как записка самоубийцы, потому что никакого самоубийства она не совершала, но ей казалось — тот, кто в конце концов зайдет в дом, должен найти что-то еще, кроме ключей от машины и ее тела. Она взглянула на стопку бумажек, на которых обычно записывала, что надо купить. На каждой веселенькие маргаритки танцевали в своих горшках над россыпью розовых букв, складывавшихся в слова «Не забудь!». Она всегда считала, что это очень глупо, если бумага указывает тебе, что тебе надо не забыть, но сил пойти поискать простой белый лист у нее не было. Боль снова нарастала, и Терезе хотелось обратно в постель.

Нехорошо мне.

На всякий случай.

С любовью, мама.

Так вполне сойдет.

Только Элби отвлекал ее от очень умеренной, как ей показалось на третий день, боли. Он все названивал и названивал, чтобы узнать, как она, и Тереза отвечала по-разному — смотря на какую часть болезненного цикла приходился телефонный звонок. Несколько раз она просто не брала трубку. Ее угнетала сама мысль о том, что придется разговаривать. Но потом она ответила, и Элби велел встать и открыть входную дверь. Сказал, что ее приедет проведать Франни Китинг.

— Франни Китинг?

— Она в городе, навещает отца. Я попросил ее заехать и узнать, как ты.

— У меня есть знакомые, вполне способные узнать, как я, — сказала Тереза, сама понимая, как жалко это звучит.

Да, у нее были друзья, она просто решила посидеть дома и поэкспериментировать со смертью.

— Уверен, что есть, но я устал ждать, когда ты им позвонишь. Иди открой дверь. Она приедет с минуты на минуту.

Тереза повесила трубку и оглядела себя — хлопчатобумажный халат на молнии (ее мать в Виргинии сказала бы «как у манекенщицы») она не снимала уже три дня. Он неприлично измялся и пропитался испариной. С тех пор как все это началось, Тереза не принимала ванну, не чистила зубы и не смотрелась в зеркало. Приезд Франни Китинг, конечно, был не то же самое, что приезд Беверли Китинг, но сейчас в мозгу Терезы они сливались воедино. Беверли, которая раньше была Беверли Казинс, а теперь стала Беверли Кто-то Там — Джанетт говорила, что она за кого-то вышла после Берта, но Тереза забыла за кого. Беверли Кто-то Там была столь сокрушительно прекрасна, что и думать о ней было больно, даже пятьдесят лет спустя. На фотографиях, которые дети привозили с каникул, Беверли выглядела так, словно это Катрин Денев случайно проходила мимо, когда они играли в бассейне или качались на качелях, и ненароком забрела в кадр. Тереза не хотела умереть с мыслями о красоте Беверли Китинг. Та к тому же была моложе Терезы, не намного, но все же. Беверли еще и восьмидесяти не было.

Волна боли накрыла ее, и пришлось ухватиться за спинку кресла, чтобы устоять на ногах. Что-то глубоко внутри живота, сверху донизу, от бедра до бедра. Рак матки? Рак костей? А рак может развиться так быстро? Если она не откроет, Китингова дочка позвонит своему папаше. Элби сказал, что она навещает отца. Он сейчас сам уже старый, но может позвонить какому-нибудь приятелю из полиции, чтобы взломали дверь. У полицейских с этим делом быстро. Она почувствовала, как пот проступает у нее под волосами — еще чуть-чуть, и вся голова станет мокрая. Она отпустила кресло и двинулась к входной двери. Каждый шаг заставлял ее мысленно произносить «твоюмать, твоюмать». Тереза твердила это как мантру, концентрировалась на словах, пытаясь выровнять дыхание, как учила Холли. Она широко открыла входную дверь и отодвинула защелку на антикомариной сетке, потом медленно зашаркала обратно — переодеться и плеснуть себе в лицо воды. Хорошо бы в ванной еще остался ополаскиватель для рта. Чистить зубы сил уже не было.

Не прошло и пяти минут, как раздался голос:

— Миссис Казинс?

А потом, секунд пять спустя, окликнули по-родственному:

— Тереза?

Она услышала, как открывают дверь-сетку.

— Минутку.

Тереза натянула спортивные трикотажные штаны, сунула ноги в кроссовки, вытерла голову полотенцем. До чего же больно. Волосы у нее были совсем короткие, но кого тут прельщать? Джанетт говорила, что вид у нее будто после химиотерапии. Холли говорила, что она похожа на буддистскую монахиню. Элби про ее волосы не заговаривал.

— Это Франни, — произнес голос.

— Я знаю, Франни. Он мне сказал.

Тереза закрыла глаза, подождала, вдохнула на твоюмать, выдохнула на твоюмать. Это немного помогло.

Когда она вошла в гостиную, там сидели двое — блондинка и брюнетка. Блондинка совсем не ухоженная, напоказ — в хвостике седина, лицо ненакрашенное, одета в хлопчатобумажную майку на тесемочках. Брюнетка более холеная, но, по правде говоря, ни на ту ни на другую второй раз не взглянешь. Обеим было до Холли и Джанетт как до луны. Тереза растянула рот в улыбке чистым усилием воли.

— Это моя сестра, Кэролайн, — сказала блондинка. — Надеюсь, вы не против, что мы приехали. Элби о вас волнуется.

— Да, с годами он стал заботливый, — сказала Тереза. Она старалась не задыхаться. — Удивительно: сколько в свое время нас поволноваться заставил, а теперь переменился и сам волнуется.

— Думаю, так бывает, — сказала Кэролайн.

Тереза посмотрела на них долгим взглядом. Сколько раз она их видела на фотографиях, столько историй о них слышала. Кэролайн была задира, Франни — тихоня. Они обе хорошо учились в католической школе, но Кэролайн была умнее, Франни — добрее.

— Я понимаю, это прозвучит безумно, но скажите мне, девочки, мы с вами прежде встречались?

Кто из них двоих закончил юридический, а кто вылетел, Тереза точно не помнила, но по их виду можно было догадаться.

— На похоронах Кэла, — сказала Франни. — По-моему, только однажды.

Тереза кивнула:

— Тогда понятно, что я не помню.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Кэролайн.

Прямо к делу. Властная особа. Казалось, если Тереза вздумает соврать, Кэролайн подойдет и ударит ее в живот.