Читать книгу "«Линия Сталина». Неприступный бастион - Герман Романов"

Генералу захотелось сказать в адрес командования очень много слов, из тех, что он освоил в России в прошлую войну, чрезвычайно хулительных, как ему тогда объяснили. Но что еще сказать этим умникам?! Как питать прорыв одной-единственной танковой дивизии в глубину, если невозможно доставить боеприпасов и топлива в достаточном объеме?! Идиоты!

– Господин генерал! Получена радиограмма из штаба группы. Генерал Гепнер приказывает нашему корпусу немедленно начать переброску всех сил к Острову – туда уже вышла 3-я моторизованная дивизия.

В голосе начальника штаба корпуса, подполковника барона Харальда фон Эльвефельта сквозила нескрываемая радость – как хорошо Манштейн его понимал. Впереди его ждут бои, прорывы, победа, громкая слава, позади эти гнусные дороги. Быстрее бы их покинуть, лучше сейчас, отправившись за арьергардом, что станет авангардом. И подальше от возможных разговоров, в которых будут проклинать тупоголовых генералов, что заставили немецких солдат несколько дней бесцельно блуждать туда и обратно по болотам. И это будет справедливо, хотя при чем здесь он сам, выполнявший дурацкие приказы? Когда-нибудь он напишет книгу про утерянные победы, те самые, по вине штабных умников из ОКХ и политиков из Берлина. Одна из них вот здесь – его сунули в эти болота, украв победный марш на Остров. Ничего – сутки на поход, потом прорыв, захват мостов и рывок на Петербург. Впереди громкие виктории, а про утерянные победы пока можно не вспоминать…

Глава 6
«Ни шагу назад»

9–10 июля 1941 года

Командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор Гловацкий Псков

– Вот эти тетради для меня, Константин Сергеевич, не менее важны, чем собственная жизнь, а может, даже больше. Здесь тот практический опыт, что я извлек за эту неделю командования укрепрайоном. – Гловацкий чуть прихлопнул ладонью три школьные тетрадки, куда урывками между делами заносил все свои соображения и накопленные двумя жизнями знания. И в записях старался не просто вывалить массив информации, а подкрепить ее конкретными примерами из пяти дней боев на псковско-островском рубеже, а для большей наглядности снабдил текст и нецензурными высказываниями, теми, что делали блюдо более сочным, вроде приправы.

Николай Михайлович никогда даже не предполагал, что человеческая память очень уникальна и способна хранить долгие годы информацию, что легла в своеобразный архив еще в молодости. Изъял из него все то, что показалось ему нужным, нет, не пророчествовал – записи касались только военного дела во всех его аспектах, а многое было и тем, что потом принято в Красной Армии еще в годы войны, так что просто чуть-чуть забежал вперед по времени. А такое ведь не может не быть полезным, в свое время оценено, и очень положительно, внедрено в жизнь.

– Почитайте, когда минутка отдыха выпадет. Может быть, найдете для себя что-нибудь полезное!

Гловацкий с хрустом потянулся, хотелось спать немилосердно. Все-таки два-три часа сна в сутки урывками, когда только возможно, приводили к хронической усталости. А ведь известно, что если насиловать организм, то в экстремальных условиях войны может держаться он довольно долго, но зато потом будет очень сильный «откат», и загоняемые глубоко внутрь болячки разом повылезают. Но так жили и воевали сейчас – у многих глаза красные, как у кроликов, вид сильно изможденный, но ведь работают, не ропщут.

У него самого есть большая выгода, если это слово может подходить к ситуации, – им-то воевать, всем, тем, кто, конечно, не погибнет, почти четыре года, а вот ему самому осталось уже меньше месяца, так что каждую минуту нужно использовать с толком, их так мало остается с каждым часом. Мысль о смерти постоянно жила с ним, но теперь он ее уже совсем не боялся, не стало страха с того времени, как кричал от боли зимой, не в силах подкинуть дров в печь. Ждал как избавления, только сейчас осознал, что должен был пройти через все, но дождаться самого главного в своей жизни, пусть и в другом теле. Не в чужом, как ни странно, в ином, но своем.

А смерть?! А что она сделает?! Убьют – так он готов, прекрасно знает, сколько дней ему отпущено!

Грустно только, что никогда сам не увидит, принес ли хоть крупинку пользы, но одно то, что немцы уже неделю топчутся на месте, не в силах прорваться, уже стоит всех усилий. Тогда 8-го числа Псков был оставлен нашими войсками, а сейчас картина совершенно иная, можно даже сказать, более оптимистическая. И на счет своей роли в ней нисколько не обольщался – воевали и умирали те же люди, и фронт они держали, и немцев били, что и тогда. Он по большому счету ничего и не сделал – вроде как на дистанции усталого бойца в зад иглой глубоко тыкал, тот и добежал, вместо того чтобы упасть посреди дороги. Вот и все, по сути, не подписанный пока Верховным Главнокомандующим приказ № 227 раньше срока в обиход ввел, сам лично заградотрядом стал, какой тут полководец, да и не был он никогда им и о таких лаврах не думал и не мечтал. Древние римляне правильно в таких вот случаях говорили – каждому свое!

Гловацкий бросил взгляд на запястье – наручные часы, большие не по размеру, показывали почти три часа ночи. Беспокоило то, что от генерала Кузнецова до сих пор не было главного сообщения – нашли ли разведгруппы бронемеханизированные части немцев?

Или все зря, и он фатально ошибся с определением места атаки? Тогда будет очень плохо… Или наступление просто перенесли на сутки позже, решили дождаться подхода 56-го корпуса Манштейна и ударить крупным кулаком? Нет, фрицы наглы, уверены в своих силах, не будут ждать, они и так тут слишком долго топчутся – будут пытаться сами проломить оборону, подошедшие дивизии лучше использовать для развития успеха в глубине советской обороны.

Пальцы привычно смяли картонный мундштук папиросы – мимолетно подумалось, что стал курить очень много, вредно для здоровья. И чуть ли не рассмеялся: а сколько там осталось у него времени, отпущенного свыше, чтобы организм беречь. Табак – стимулятор изрядный, на войне многие курят – и усталость прогоняет вместе с чувством голода, и нервы успокаивает. А у него все годы после первой войны все время запах смерти и тлена незримо в ноздрях присутствовал, когда разложившиеся останки погибших бойцов, что генералы оставили на поживу воронам, облепленные зловонными зелеными мухами, в ящики и мешки собирали. Жара стояла как сейчас, трупы при ней сильно вздуваются, хоронить нужно сразу.

Папироса не пыхнула огоньком от затяжки, погасла, Гловацкий смял ее в плотно набитой окурками пепельнице. Достал еще один «Норд», чиркнул спичкой – стало легче. Сейчас он категорически потребовал хоронить убитых сразу и немедленно отправлять похоронки родным – нельзя тех бойцов, кто за родину погиб, по чьему-то нерадению «без вести пропавшими» делать. Не имеют права – иначе винтовка в руки и марш вперед, к ДОТам в первую линию, да еще «кубари» на петлицах оборвать, благо трибунал под рукою. И ужас уже наводит на трусов и разгильдяев – вначале приговоры на расстрелы подписывал, а сейчас резолюцию клал – «искупить вину кровью». Вот и все правосудие, не ожидал, что в руках такая сила над человеческими судьбами будет. Нельзя злоупотреблять властью, ломать через коленку безжалостно. Но и жалость боком выйдет, спасая немногих, угробишь всех. Война идет без сантиментов, осадное положение!