Читать книгу "Мистика русского православия - Роман Багдасаров"

Войдя в «истеблишмент» империи, сичевое рыцарство могло остаться верным общественной роли «группы вне закона», только создав оппозицию… к самому себе. Та негативная репутация, которой ранее пользовалась Сичь, автоматически перекинулась на гайдамаков — новый жупел для социума. Эту репутацию поддерживала Синодальная церковь. Невзирая на то что сотни казаков сложили головы за освобождение единоверцев и родичей от польско-католического ига на Правобережье, епископ переяславский Гервасий (Линцевский) объявил «искоренение бесчеловечных гайдамак» «делом Божьим».

Восстание 1768 года, вспыхнувшее на следующий день после Рождества, показало, что дни Запорожской Сичи сочтены, ибо из оплота сирых и обездоленных она превратилась в их гонителя и палача. Июньская присяга 1768 года, требовавшая от каждого сичевика бороться с гайдамаками, где и когда бы последние ни появились, подписанная крестами во всех куренях, делала старшину в глазах сиромы слугами дьявола, а её веру — сатанинской верой. Ворвавшись к кошевому Петру Калнышевскому мятежники прежде всего подвергли ритуальному осквернению святыни его дома: растоптали иконы, разбросали мощи, «так, что с тех святых мощей ни одной части сыскать не могли».

— 247

Йл^/^7*******

Факсимиле подписи атамана Петра Калнышевского. 1762

Впрочем, религиозность Калнышевского была искренней, далеко не показной. Будучи кошевым атаманом, он щедро покровительствовал монашеству на православном Востоке, на Афоне, а на Украине возводил храмы. Его внимание к монастырской жизни носило провиденциальный характер. В 1776 году, по ходатайству произведенного им ранее в казаки Грицька Нечесы (князя Потемкина), Калнышевский в обстановке строгой секретности, под конвоем был отправлен «на смирение» в Соловецкую обитель. Большую часть немалых денег, которые были выделены на его содержание, атаман добровольно жертвовал обители. В 1801 году его освободили, но старец сам не пожелал оставить место монашеского подвига и скончался там 23 октября 1803 года ста двенадцати лет от роду.

***

В 1760-е годы казалось: ещё чуть-чуть, и запорожская старшина сольется с российским дворянством, а рядовые казаки станут государственными крестьянами, как это произошло в 1783–1785 годах с казачьими войсками Левобережья. Однако этому не суждено было случиться по причине все того же свободолюбивого духа, который сичевики не утратили даже накануне их бесславного превращения в помещиков. Государственная машина империи воспротивилась конвертации казацкой вольницы в экономически самодостаточную территорию с собственным политико-административным устройством.

Отступничество от принципов воинского союза, завершившееся падением Запорожья, надолго пережило Сичь. Его разрушительные тенденции разъедали большинство независимых вооружённых союзов христиан, продолжавших действовать в XVIII–XIX веках (среди них следует выделить упомянутых гайдамаков, галицких опрышков, разбойничьи братства). Их деятельность в оптимальном случае оправдыва-

В. Ковалёв. Последняя рада на Сычи. Холст, масло. Конец XIX в.

лась православно окрашенным лозунгом улучшения мирской жизни, но никак не отрешением от нее. Ни одно из этих воинских формирований не располагало стройной аскетической доктриной, которая регулировала жизнь сичевого казачества. Поэтому и сам образ рыцаря-запорожца остался никем не превзойденным идеалом свободного воина.

солдат и воин

Вырабатывая собственный продукт из материала, оставленного предыдущими поколениями, мы часто не можем обойтись без оболочек «старого мира». Используя клише, мы заполняем их другим содержанием, закрывая глаза на несоответствие дел словам, а слов — мыслям. Одним из таких идеологических фантомов, который уже не один век эксплуатируется в целях, совершенно противоположных его изначальному смыслу, является понятие войны и связанный с ней образ воина.

Мало кто из современников, даже профессионалов на военной службе, задается вопросом, почему в нашем языке участники войны

_249

называются попеременно двумя именами существительными: воинами и солдатами — и чем они между собой различаются. Эти разные (а в чём-то противоположные) фигуры, накладываясь друг на друга, незаметно размывают комплекс идей, породивший обеих. Фигуры солдата и воина берут начало в средневековой цивилизации Европы, в социальном измерении христианства. В чём же предназначение солдата с воином и в чём кардинальное различие?

Экономический минимум для рыцаря предполагал вооружённость и наличие боевого коня. Только свободный человек имел право носить оружие, а содержание боевого коня мог позволить себе черпающий ресурсы из той же самой, военной сферы. Доспехи тяжеловооружённого рыцаря-мечника, его лошадь и снаряжение в среднем были эквивалентны 25 волам, стаду из 250 овец или 250 четвертям пшеницы. Разрыв между стоимостью вооружения и пропитания целенаправленно закреплялся экономикой Средневековья, подчёркивался ювелирным украшением оружия и сбруи. Сегодня сопоставимое с этим вооружение, как правило, не является частной собственностью, но лишь выдаётся в пользование призванным или наёмным солдатам.

Однако перечисленного недостаточно, чтобы провести твёрдую границу между воином и солдатом, различие восходит к сфере, организующей не столько имущество, сколько психотип, ментальность.

Фигуры солдата и воина существуют в разных мирах, каждый из которых управляется собственными законами. Если мир солдата это мир долга, то мир воина — мир воли (причём в церковнославянском двойственном значении этого слова: воли-силы и воли-свободы). Богословски это миры Ветхого и Нового Заветов, Закона и Благодати, Адама и Христа. Недаром апостольская проповедь нигде не называет последователей Царя царей солдатами, но постоянно обращается к ним как к воинам. Выражение «солдат Христов» смехотворно. Воинствование во Христе — привилегия сознания, свободного от порабощённости греху, высокая степень синергии. Не освободившийся от ветхого человека, «тлеющего в похотях», не вспыхнувший огнём Любви, не может знать Христа, следовательно, не может вступить в настоящее сражение с Князем тьмы. Обучение воинскому искусству и его секретам предполагает знакомство с азами аскетической дисциплины.

250 _

В древних и более молодых, средневековых, сообществах было место и для воинов и для солдат. Правда, в отличие от нашего времени, эти две категории никогда не смешивались. Если солдат в лучшем случае только орудие (т. е. прямое продолжение) Высшей воли, то воин — её непосредственное воплощение. Мир солдата — это мир человека, ещё не осознавшего своей божественной сущности, мир до Креста; путь воина — это путь, выходящий за рамки обычных человеческих способностей и возможностей, — мир Вознесения после Креста. Понимание этого было выражено в иконографии Христа-Рыцаря, где он в воинских доспехах, вынимая меч из ножен, восседает на собственном Распятии, поправ Ад. Чёрная туника Господа облачена в золотые латы и ярко-вишнёвый плащ.