Читать книгу "Милкино счастье - Лана Ланитова"

«Интересно, как у него ТАМ все устроено? – думала она. – Остался ли у него пенис? Да или нет? И как он мочится? Осталось ли у него желание овладеть женщиной?»

Когда Колетт вывела Людочку из тайного кабинета, Краевский ждал ее в маленькой прихожей. Людмиле показалось, что он был немного раздражен. Его взгляд стал строже и холоднее. Он сжал ее предплечье так сильно, что она удивленно посмотрела ему в глаза.

– Анатоль, что с вами? Я что-то сделала не так? – глаза Людочки потемнели от испуга.

– Колетт рассказала мне о том, что одна юная девушка плохо себя вела у Хатидже.

– Кто? Это вы обо мне?

– Конечно, о тебе! О ком же еще?

– Она лжет…

– Признайся, тебе было приятно от того, что на тебя пялился этот кастрат?

– Какие глупости! Это вам Колетт сказала? А ей кто? Хатидже? – лицо Людмилы стало почти багровым. – Он лжет! Я больше сюда никогда не пойду.

– Ты будешь сюда ходить столько раз, сколько я прикажу.

– Но, почему я должна терпеть эти гнусности? Мало того, что я их терплю, так они еще смеют меня осуждать.

– Они не смеют. Смею только я. Успокойтесь, мадемуазель. Я просто пошутил…

– Как пошутили?

– А что, я случайно угадал? – он иронично приподнял одну бровь.

– Нет. То есть… Господи, вы измучили меня… – она закрыла лицо руками, готовясь заплакать.

– Успокойся, Мила. Я просто пошутил, – он рассмеялся. – Послезавтра вечером мы поедем с тобой в театр. Я заказал ложу. Ты наденешь туда новое платье из синего бархата и сапфиры.

– Какой театр? – рассеянно проговорила Людмила. Она еще не отошла от неприятного разговора.

– В наш, местный театр. Его в прошлом году прилично отремонтировали. Супруга губернатора нашего постаралась. Конечно, это не Мариинка, и в нем нет красивой бутафории, и освещение не то, но все-таки, я полагаю, что этот поход нас развлечет немного. Завтра там дает спектакль столичная труппа. Будет даже парочка итальянцев…

– А что за спектакль? – чуть оживилась Людмила.

– По-моему, Оффенбах «Птички певчие».

– Это оперетта?

– Да… Похоже, нечто легкомысленное. Но должен же я тебя хоть понемногу выводить в свет. И потом твои сапфиры. Куда нам их надевать, пока мы не отправились в Ниццу?

– Сапфиры? – растерянно пролепетала Людмила.

– Да, а ты забыла про них?

– А платье?! У меня же не готово платье.

– Сегодня вечером оно должно быть готово. Мы заедем за ним в салон.

Людочка заулыбалась, глядя на своего возлюбленного и несравненного графа.

– А сейчас куда? Мы поедем обедать?

– Ты проголодалась?

– Да, жутко.

– Тебе придется чуточку потерпеть. И вообще я тебе сегодня много есть не дам…

– Да? А что же?

– Сейчас мы заедем к Нойману. Там я тебя оставлю на пару часов, а сам уеду по делам, в Управу.

– Не-ее-ет! Я не хочу снова к Нойману…

Он остановился и посмотрел на нее так, что она замолчала.

* * *

Граф взял извозчика, и через десять минут они были в знакомом дворике, заросшем густыми акациями и кленами. Граф вел Людочку за руку к торцу здания. Он позвонил в механический звонок. Скрипнули двери, на пороге появился доктор, облаченный в медицинский халат с засученными рукавами и белый фартук, заляпанный кровью. Людочка внутренне содрогнулась. Ей захотелось броситься наутек, подальше от этого неприятного немца и его ассистентки. Воспоминания о ласках немолодой Дарьи обожгли жгучим чувством стыда и вновь закипающей похоти.

– Артур Карлович, я вам посылал записку. Вы готовы нас принять?

– Да, только вам придется подождать в приемной минут десять. У меня с утра был пациент, но мы уже закончили, он скоро оденется. А моя ассистентка сегодня захворала. И я вынужден обходиться один.

Людочка облегченно вздохнула – хоть этой странной женщины не будет рядом, и то ладно.

– Хорошо. Мы немного подождем. Вернее, подождет Людмила Павловна. А я вынужден покинуть вас. У меня много дел в Управе.

Людочка смотрела на графа со стороны. Он казался ей таким строгим и невозмутимым, будто речь шла не о постыдных для нее процедурах, а о чем-то совершенно обыденном. Будто он оставлял ее не в ненавистной ей клинике, а где-то в кафе или кондитерской. Краевский ни единым жестом, не единым словом не желал выказывать и толики снисхождения к предстоящим ей мучениям. Но почему? Может, она, живя в бедной среде, далекой от света, не понимает, насколько все это важно и обыденно для всех дам? Может, она невоспитанная дуреха, никак не желающая стать аристократкой?

Ее душу раздирали эти ужасные вопросы, на которые она не находила ответа. Граф тем временем довольно холодно поцеловал ей руку и покинул клинику, пообещав вернуться через два часа.

Чего только стоила ему эта показная холодность – знал один он.

«Да, братец, Ричардсон и Руссо – явно не твои кумиры. Маркиз де Сад – вот, в чей компании ты с удовольствием и тонким смакованием провел бы пару-тройку вечеров. Только в качестве собеседника. Что уже – немало. Уж он-то бы наверняка смог, между прочими темами, расспросить писателя об особенностях своей собственной натуры. Возможно, нашлись бы аналогии…»

Он вновь покидал дом педантичного эскулапа Ноймана, отлично представляя себе все детали того действа, через которое уже дважды проходила его маленькая и покорная «птичка». От ее покорности и неискушенности он зверел. Как только он с важным видом закрывал за собой двери, его охватывало сладостное томление, граничащее с болью в области паха. Конечно, он не ехал ни по какой служебной надобности. Какая, к черту, надобность! Да разве мог он думать о чем-то ином, чем об ее обнаженной и преклоненной в унизительной позе фигурке? Разве мог он не думать о том, как Нойман разглядывает ее такой беззащитный и голый лобок? Разве он мог не думать о том, как в ее пугливый анус входят чистые, толстые наконечники, и льется вода, раздувая и округляя нежный живот?

В эти часы он ехал в отдельный кабинет ресторана и плотно закрывал двери. Он снова пил, щуря глаза. Под тонкими веками двигались его зрачки. Ноздри вдыхали аромат коньяка и сигары. Дрожали руки. Он снова и снова расстегивал брюки, освобождая набрякшие и тяжелые чресла. Он шел дальше в своем воображении. Он не только вливал в Людочку клистиры с водой. Одновременно он надевал ей распорки, из-за которых она не могла свести ног. На шею он цеплял ей ошейник с поводком. А далее… далее он тянул поводок к себе и заставлял ее открыть рот… Он с наслаждением думал о том, что все его видения – не сон. Что именно сейчас он поедет назад и заберет ее теплую, измученную и покорную. Он страдал вместе с ней. И желал длить это страдание как можно дольше.