Читать книгу "Муж для дочери Карабаса - Наталия Миронина"

Леонид еще раз прочитал записку. Зачем-то присмотрелся к заглавным буквам. Они у Ольги всегда выходили размашистыми. Потом он вызвал такси. Ждал его, сидя на холодных ступенях, совершенно не заботясь о том, что может испачкаться. Машина ехала долго, но за все то время, которое он ждал, ему даже в голову не пришло войти в дом. «Он уже не мой!» – спокойно подумал Леонид. Эти чемоданы не вызвали ничего, кроме удовлетворения. Ольга и в этой ситуации оказалась умницей. Ничего хорошего из их встречи не получилось бы. Она это понимала. Поэтому дала им обоим время, чтобы прийти в себя. «Я сам обманываться рад, – усмехнулся про себя Хитров, – меня, скорее всего, навсегда выгнали из дома, а я ищу этому красивые оправдания».

Когда подъехало такси, Леонид открепил от своей связки ключей ключ от калитки и положил его под цветочный горшок – место, где они всегда оставляли всякие мелочи. «Пусть она не волнуется, сам я сюда никогда не приеду». А когда грузили чемоданы, Хитров не мог не улыбнуться – даже выгоняя его из дома, Ольга оставалась образцовой женой. На каждом чемодане в укромном месте был прикреплен стикер, на котором бисерным почерком было перечислено содержимое.

– Куда едем? – обернулся к нему таксист.

– Куда можно ехать с такими чемоданами? – пошутил Леонид. – На вокзал, конечно. На Ленинградский.

Три чемодана Хитров сдал в камеру хранения. Один, на стикере которого значилось «Костюмы и обувь для работы», он оставил.

Окунувшись на мгновение в вокзальную суету отъездов, приездов, встреч и расставаний, он захотел в дальнюю дорогу, где все устремления будут сдержаны закрытым пространством купе и ограничены колеей рельсов. Где ты будешь принадлежать себе, но до тех пор пока принадлежишь дороге. Хитров даже присел рядом с теми, кто ожидал объявления о посадке на свой поезд – так ему хотелось обмануть себя. «Я могу снять номер в гостинице, а завтра Майя Михайловна займется поиском квартиры. Она обо всем догадается, но никому ничего не скажет. Только окружит меня еще большей заботой», – думал Леонид, но уже знал, что ни в какую гостиницу не поедет, а поедет к родителям. И ничего страшного, что у него в руках будет чемодан, где заботливой женой сложена одежда.

Мария Петровна открыла дверь, увидела сына, чемодан, и ее лицо приобрело спокойную, какую-то непроницаемую радость.

– Ты уже прилетел из Испании? – громко спросила она.

– Да, уже, – ответил Леонид, целуя мать, – и если моя комната не занята, с удовольствием погощу у вас. Ну, пока не надоем.

– Слава богу, сообразил, – всплеснула руками мать, – я уж и не мечтала, – Сережа, Сережа, а Леня у нас поживет, пока они ремонт там делают!

Голос матери прозвучал на всю квартиру, на сына она при этом посмотрела понимающим и веселым взглядом. «Бывает, все бывает. Это хорошо, что догадался прийти именно сюда. А отца волновать не будем», – это все сразу прочитал Леонид по лицу матери.

– Олечка у своих? Или, может, к нам приедет? Места всем хватит. – Мать мастерски завершила необходимое вступление.

– Мам, ей ближе от родителей на работу ездить. Плюс ее школа, вроде там все идет своим чередом.

– Ну, и хорошо, тогда будем, как раньше, втроем. Вещи твои сразу в шкаф. Я потом поглажу все что надо.

– Я и сам могу погладить, только утюг выдай, – улыбнулся Леонид.

– Не выдумывай. А ты, Сережа, ну-ка, потеснись в шкафу. Ишь, все полки занял.

Сергей Николаевич, сдержанно поздоровавшись с сыном, молчал. Он приглядывался и прислушивался, пытаясь вывести жену и сына на чистую воду. Недоверчиво покосился на чемодан:

– Навсегда, что ли? С приданым? – спросил он вдруг резко.

– У нас там такое! Решили трубы поменять, новые фильтры поставить. Все заизвестковалось, стиральные машины «летят» одна за другой. Ну, а без воды, сами понимаете, никакой жизни. А у меня, как назло, столько всего в ближайшие две недели. – Леонид решил не обижаться на выпад отца.

– Конечно, конечно. Давно пора. Ты же мне рассказывал, – с ходу соврала мать, – так, давай раздевайся, в душ и будем ужинать. Мы же должны отметить ваш ремонт. Если бы не он, только мы тебя и видели бы.

– Мама, ну я же навещал вас!

– Вот именно – навещал. А как же хорошо, если ты поживешь у нас. Не будешь спешить, можно будет поговорить обо всем, телевизор посмотреть. А как мне хочется покормить тебя вкусно!

– Маша, перестань. Ты голосишь, словно что-то случилось, – оборвал ее муж, – ты вот в холодильник поставь это. – Сергей Петрович достал из буфета бутылку «Посольской». – К ужину как раз холодненькая будет.

К удивлению Леонида, мать ни слова не возразила, а только поддакнула:

– Конечно, я ее в морозилку положу. Так быстрее будет.

Пока Леонид принимал душ, пока мать стелила новое белье, пока отец рассказывал и показывал, как он оборудовал балкон, пока они ждали котлеты и жареную с грибами картошку, Леонид ни о чем не думал. Ему так славно было в этих стенах, столько уверенности они ему прибавили, такими силами его напитали, что все случившееся показалось чем-то временным. И только когда он лег спать, когда вытянулся под знакомым стареньким шерстяным одеялом, когда взглянул сонными глазами на знакомый с детства ночной пейзаж за окном, тогда только он вернулся к своей жизни и к тому, что произошло. И именно в этот момент, здесь, в родительском доме, все из некрасивой истории превратилось в трагедию. И дело было не только в чувстве вины перед Ольгой, которую он по-прежнему любил. Дело было в потере семьи, в потере основы. А семьей и основой жизни Леонид считал всех, кто его окружал, его собственных родителей, Ольгу, Вассу Федоровну и Мезенцева. Наконец собаку. И сейчас эта основа, сцементированная когда-то крепкими отношениями, разрушилась. Леониду было совершенно все равно, кто в этом виноват. Важно было то, что он не понимал, как это восстановить.

* * *

– Майя Михайловна, мой рабочий день ненормированный. Вы уж, пожалуйста, не щадите меня. Вы все дела несите мне, откладывать ничего не надо, – сказал Хитров в первый день после возвращения из Испании.

Майя Михайловна взяла под козырек и, как обычно в таких случаях, завалила шефа работой так, что у того под конец дня краснели от усталости глаза.

На какое-то время Хитрову стало легче. По вечерам не приходилось перед родителями притворяться. К одиннадцати часам глаза закрывались сами. Днем тоже некогда было думать о своих проблемах, но это обманчивое состояние только истощало терпение и раздражало нервы.

– Что это такое? – возмущалась Мария Петровна, связывая состояние сына с переутомлением в офисе. – Можно подумать, у тебя там некому работать!

– Леня, не волнуй мать, переходи на облегченный режим работы, – язвил отец.

Хитров молчал. Он не сердился на отца. Он видел, как рады родители его присутствию. Он слышал по утрам их ворчание друг на друга:

– Маша, перестань греметь сковородкой. Ему еще можно полчаса спать, – выговаривал отец и тут же начинал греметь кофемолкой.