Читать книгу "Три короны - Виктория Холт"

Могла ли она не принимать это близко к сердцу? Как ни странно, нет. Она старалась не думать о нем, но ему каким-то образом удавалось занимать почти все ее мысли. Впрочем, ничего странного – как-никак он был ее супругом; а она унаследовала от отца романтическую натуру и мечты об идеальных семейных отношениях; она хотела, чтобы ее брак служил примером всем молодым парам, а потому была готова безропотно и покорно подчиняться ему, лишь видеть его хоть немного более мягким, хотя бы внешне снисходительным к ней. Может быть, все дело в том, думала она, что я выросла среди людей, слишком часто признававшихся в своих чувствах другим людям. Если ее отец, дядя, Джемми, Франциска или Анна кого-то любили, то секрета из этого никогда не делали; никто из них не стыдился заботиться о человеке, который им нравился. Но имел ли Вильгельм хоть какое-то понятие о заботе, нежности, ласке?

Их занятия любовью походили на некую государственную повинность, которую они отбывали во имя политических интересов Голландии. Собственно, так оно и было, и Вильгельм не считал нужным притворяться, будто дело обстоит иначе. Лишь изредка мужская природа брала в нем верх, и тогда в постели он вел себя почти как настоящий любовник.

Зачастую он не одобрял ее поступки и никогда не упускал случая указать на допущенную ею глупость. Перестань быть ребенком, твердил он ей, пора бы уже научиться уму-разуму. Эти наставления неизменно приводили к слезам, еще больше отчуждавших их друг от друга.

Страдая от разобщенности и непонимания, она искренне желала, чтобы с ней он чувствовал себя счастливым мужчиной и любимым супругом.

Она видела, что для этого у него было не много времени – оно уходило на занятие государственными делами. За целеустремленность и трудолюбие его в Голландии уважали, а иные – из числа приближенных – самозабвенно любили. Ошибиться в чувствах таких людей, как Бентинк, было трудно, и Мария постепенно начинала верить, что человек, ради которого другие готовы пожертвовать всем и даже жизнью, не может быть не достоин этого поклонения. Вот только… был бы он хоть немного добрей и снисходительней к своей супруге! Не был бы так холоден к ней!

Порой она писала Франциске длинные, пылкие письма – «О мой несравненный супруг Аврелия!» – изливала ей свои чувства, вспоминала их искреннюю любовь и умоляла не забывать несчастную одинокую Клорину. В другие дни она приходила в отчаяние, задумываясь о своей нынешней жизни, – и старалась не плакать, потому что супруг презирал ее слезы.

Занятий у нее было предостаточно: приемы, переписка, работа над гобеленами, к которым голландцы были так неравнодушны; к тому же в ней пробудился интерес к коллекционированию китайской посуды и разведению садовых растений. Вильгельм тоже увлекался цветоводством и даже помогал ей делать новые посадки под окнами их дворца. В этой работе она проявляла невероятное усердие, но он лишь холодно поздравлял ее с очередным успехом и снова уходил в свой кабинет.

Она начала сознавать, что ее жизнь, не сулившая ей того счастья, о котором она мечтала в детстве, все-таки была далека от полного краха. Почти с самого дня приезда в Голландию она чувствовала, что подданные супруга одобряют его выбор. Она была общительней, чем Вильгельм, и людям это нравилось. Не могли они не оценить и полные королевского достоинства манеры их новой принцессы. Когда на приемах и праздниках она появлялась рядом с мужем, они не могли не видеть, как она уважает его. Она была привлекательна; превосходно танцевала, хорошо играла на арфе, виоле и лютне. Голландцы не сомневались в том, что их принц сделал отличную партию, и поскольку она вновь оказалась наследницей английского трона – мальчик, «омрачивший» бракосочетание Вильгельма, умер вскоре после рождения, – в Голландии ее приняли радушно.

Она знала об их доброжелательном отношении к ней, и их гостеприимство помогало ей налаживать жизнь в этой уютной, опрятной стране.

Над гобеленом трудились молча, каждая думала о своем. Мария вспоминала родной дом и пыталась представить, что сейчас делает ее сестра. Скорее всего, болтает с Сарой Дженнингс, предположила она. А может быть, пишет своей ненаглядной Семандре? Мысль о такой возможности мгновенно согнала улыбку с ее лица. Мария ревновала. Счастливая Анна, живет совсем недалеко от Франциски.

Она вздохнула и подняла голову. От кропотливой работы с иглой и нитью у нее быстро уставали глаза, и время от времени Мария давала им отдохнуть.

Елизавета Вилльерс чему-то улыбалась, глядя на затейливый рисунок гобелена, – словно находила в нем нечто забавное. С приездом в Голландию она очень изменилась. Это смерть матери смягчила ее характер, подумала Мария.

Рядом с Елизаветой сосредоточенно работала иглой ее сестра Анна – та и прежде была такой же тихой, немного застенчивой девушкой. Чуть подальше усердно трудились Джейн Ротт и Анна Трелони. О чем они размышляли, склонившись над этим широким, длинным гобеленом?

Если бы Мария умела читать чужие мысли, она бы сейчас очень удивилась. Простодушная и целомудренная, она наделяла этими качествами всех, кто окружал ее.

Анна Вилльерс думала о Вильгельме Бентинке – в последние дни он начал проявлять повышенный интерес к ней. Сама она обратила на него внимание еще в Англии, когда он принес принцессе подарок от принца Оранского, и с тех пор исподволь пыталась завоевать его расположение. Анна Трелони говорила себе – уже в который раз! – что английская принцесса достойна лучшего отношения, чем то, которое видит со стороны голландского принца. Калибан, чудовище из шекспировских кошмаров, наглец! – мысленно повторяла она. Рассчитывает заполучить британскую корону, а ее будущей владелице не желает уделить и толики простого человеческого внимания. Анна любила свою госпожу и собиралась написать домой о том, как принц Оранский обходится с дочерью герцога Йоркского.

Джейн Ротт мечтала о новых встречах с Вильгельмом-Генрихом Цайльштайном, несколько недель назад преуспевшем в своем давнем желании соблазнить ее. Тогда он обещал жениться на ней, и теперь Джейн задавалась вопросом о том, возможно ли это и сочтут ли ее, дочь небогатого английского помещика Генри Ротта, достойной брака с одним из представителей голландской королевской династии – ведь Цайльштайны были побочной ветвью того древнего аристократического рода, из которого происходил нынешний принц Оранский, весьма дружелюбно относившийся к Вильгельму-Генриху. Еще больше принц любил его отца, служившего в свое время начальником стражи у Яна де Витте и уволенного за монархические убеждения. У этой любви могла быть и другая причина. Старший Цайльштайн не скрывал своего желания отомстить братьям, поэтому после их убийства многие сочли его главным виновником той кровавой расправы.

Словом, работая над гобеленом, все они так или иначе вспоминали о принце Оранском – что само по себе неудивительно, поскольку он был мужем их госпожи, принцессы Марии. Однако мысли одной из них он занимал гораздо больше, чем могло показаться остальным. Этой не похожей на других дамой была Елизавета Вилльерс, и она не сомневалась в том, что рано или поздно одержит победу – возможно, даже сегодня вечером или ночью. До сих пор события развивались в нужном направлении; он делал вид, что это не так, но она-то видела, что с ним происходит, и знала, как поступить, когда настанет ее час.