Читать книгу "На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецлужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - Вальтер Кривицкий"

Через несколько минут после того, как я оказался на трибуне, один мой знакомый толкнул меня локтем и прошептал: «Вон идет Тухачевский!»

Маршал шагал через площадь. Один. Руки в карманах. Можно было только догадываться, о чем думал этот человек, который непринужденно двигался в лучах майского солнца, зная, что он обречен. На мгновение он остановился, оглядел Красную площадь, заполненную людьми и украшенную знаменами и флагами, а затем проследовал прямо к фасаду Мавзолея, откуда обычно генералы Красной армии и наблюдали за парадами.

Тухачевский был первым из прибывших сюда. Он занял свое место и продолжал неподвижно стоять, все еще держа руки в карманах. Через несколько минут подошел маршал Егоров. Он не отдал чести Тухачевскому и даже не взглянул на него, а занял место рядом с ним, как если бы тут никого не было. Еще через минуту появился заместитель наркома по военным делам Гамарник. И он тоже не отдал чести своим товарищам и тоже занял свое место с таким видом, будто он не заметил их.

Вот весь ряд заполнен. Я смотрел на этих людей, которые, как я точно знал, были преданы делу революции и советской власти. Было совершенно ясно, что они знают о своей участи. Вот почему они не приветствовали друг друга. Каждый понимал, что он уже узник, обреченный на смерть, которая лишь ненадолго отсрочена благодаря милости деспотичного хозяина. И каждый наслаждался тем немногим, что еще оставалось: солнечным светом и свободой, которую народ, иностранные гости и делегаты по ошибке принимали за настоящую свободу.

Политические вожди правительства во главе со Сталиным занимали похожую на трибуну крышу Мавзолея. Начался военный парад. Обычно армейский генералитет оставался на своих местах и во время гражданской части праздника – демонстрации. Но на сей раз Тухачевский решил уйти. В перерыве между парадом и демонстрацией он вышел из своего ряда. Все еще держа руки в карманах, он миновал опустевшие ряды и вскоре покинул Красную площадь и скрылся из виду.

4 мая была отменена его поездка во главе делегации, которая должна была присутствовать на коронации Георга VI, последовавшей за похоронами Георга V. Вместо него туда должен был отправиться адмирал Орлов, нарком Военно-морского флота. Но поездку Орлова тоже отменили, и позже он был расстрелян.

К тому времени я уже несколько раз имел беседы с наркомом Ежовым относительно того особого дела, что и привело меня в Москву. Одна из встреч состоялась, что называется, за полночь. Ежов пожелал увидеться со мной наедине, и мы с ним просидели до раннего утра следующего дня. Когда я выходил из его кабинета, то, к удивлению своему, столкнулся со Слуцким – начальником иностранного отдела ОГПУ – и его помощником Шпигельглассом, которые поджидали меня. Они явно были заинтригованы тем, что я все ночь просидел с Ежовым.

Я спросил про свой паспорт, поскольку готовился к отъезду. Кстати, все близкие друзья смеялись надо мной.

– Тебе не разрешат выехать, – твердили они мне.

Действительно, это было время, когда ответственных работников по всему миру отзывали из-за границы и потом не отправляли обратно.

11 мая Тухачевского понизили до командующего провинциальным Приволжским военным округом. Но в эту должность он так и не вступил. Менее чем через неделю был арестован заместитель наркома по военным делам Гамарник, хотя трудно было отыскать более преданного делу революции большевика.

В последующие дни хлынул такой поток арестов и казней людей, с кем я был связан всю свою жизнь, что мне казалось, будто над Россией обваливается крыша и вокруг меня падают обломки здания Советского государства.

Я еще не получил разрешения на отъезд и, решив, что его уже не дадут, начал действовать. Послал телеграмму жене в Гаагу, чтобы она с ребенком готовилась к возвращению в Москву.

И вдруг меня вызвали в кабинет начальника отдела. Он сидел за столом и держал в руках мой паспорт:

– Чего вы здесь болтаетесь? Чего ждете? Почему до сих пор не на своем рабочем месте?

– Я жду паспорт, – ответил я.

– Да вот он, – сказал он. – Поезд отходит в десять.

В последний день пребывания в Москве я заметил, что состояние общей тревоги достигло невероятных размеров. Что-то вроде паники охватило весь командный состав Красной армии. Каждый час поступали сообщения о все новых и новых арестах.

Я направился прямо к Михаилу Фриновскому, заместителю наркома ОГПУ, который вместе с Ежовым проводил великую чистку по приказу Сталина.

– Скажите, что происходит? Что происходит в стране? – настойчиво спрашивал я Фриновского. – Как мне уезжать в такой ситуации? Как мне работать там, не зная, что творится здесь? Что я скажу своим товарищам за границей?

– Это заговор! – ответил Фриновский. – Мы только что раскрыли гигантский заговор в армии, да такого заговора не знала история. Вот прямо сейчас мы узнали о заговоре с целью убить самого Николая Ивановича (Ежова)! Но мы всех взяли. У нас все под контролем.

Фриновский не привел никаких доказательств этого гигантского заговора, так внезапно раскрытого ОГПУ. Но мне удалось узнать кое-что в коридорах Лубянки, где я столкнулся с Фурмановым – начальником отдела контрразведки, действующей среди русских белоэмигрантов за границей.

– Слушай, это были твои первоклассные спецы? Ты их нам послал? – спросил он.

– Какие люди? – не понял я.

– Ну те, германские офицеры, ты знаешь!

И он начал шутливо укорять меня за то, что я так не хотел отпускать своих агентов для работы на него.

Этот случай полностью выскользнул из моей памяти, и я спросил Фурманова, откуда он узнал об этом.

– Так это же было наше дело, – похвастался Фурманов.

Мне было известно, что Фурманов в ОГПУ отвечал за работу с зарубежными антисоветскими организациями вроде широко известной Федерации ветеранов царской армии, во главе которой стоял генерал Миллер, живший в Париже. По его словам, я понял, что двое моих людей были откомандированы для установления связей с русской белоэмиграцией во Франции. Я вспомнил слова Слуцкого, что это дело колоссальной важности. А Фурманов дал мне в руки ключ к решению этой головоломки, когда сказал, что существовал реальный заговор, послуживший поводом для чистки в Красной армии. Но я тогда этого не осознал.

Я уехал из Москвы вечером 22 мая. Это было похоже на бегство во время землетрясения. Маршала Тухачевского арестовали. В ОГПУ уже обсуждали слух о том, что маршала Гамарника тоже арестовали, хотя «Правда» сообщила, что он избран в члены Московского комитета партии, что считалось большой честью и делалось только с одобрения самого Сталина. Вскоре я понял смысл этих противоречащих друг другу сведений. Сталин схватил Гамарника, в то же самое время предложив ему одиннадцатичасовую отсрочку при усло вии, что он позволит использовать его имя для уничтожения Тухачевского. Гамарник отверг это предложение.

В конце месяца я уже снова был в Гааге. Официальный бюллетень из советской столицы объявлял всему миру о том, что заместитель наркома по военным делам, оказавшись под следствием, покончил жизнь самоубийством. Позже я узнал, что Гамарник этого не делал: люди Сталина убили его в тюрьме.