Читать книгу "Целуйте меня! Как воспитывать детей с любовью - Карлос Гонсалес"

Почему лицо не должно выражать симпатии? Потому что необходимость взять ребенка на руки, чтобы отнести в манеж, – это самое слабое место метода: в обществе, где категорически запрещено брать на руки ребенка, чтобы не испортить его, бедняга мог бы по ошибке счесть, что вы с ним ласковы. Он мог бы дойти до того, чтобы нарочно вести себя плохо – ведь тогда к нему прикоснутся и с ним поговорят.

В некоторой степени от безразличия родителей дети страдают больше, чем от их криков и шлепков. Кажущийся прогресс, использование «гуманного» равнодушия вместо воплей и внушений – не более чем обращение к более изысканному способу пытки. Безразличие – идеальная пытка, подобно электрическим разрядам: это больнее, чем удары, но не оставляет ссадин и синяков.

Почему во время тайм-аута не следует говорить с ребенком о том, что именно он сделал не так? Не будет ли метод более эффективен, если подкрепить его вербально? («Не трогай плиту, не бей братика…») Разумеется, нет! Объяснения только ослабляют эффект. Обвиняемый мог бы отрицать происшедшее или даже (высшая степень дерзости!) оспорить саму норму. Диктатура не допускает дебатов.

Почему метод предлагается использовать только до двенадцати лет? Нельзя ли таким способом изменить к лучшему поведение легкомысленного студента, ленивого сотрудника, дерзкого клиента, невежливого ухажера или непослушной супруги? Нет, по трем причинам. Во-первых, после двенадцати лет ребенок уже слишком тяжел, чтобы поднять его и посадить в манеж. Во-вторых, если обращаться с ним с таким откровенным неуважением, он уже не смолчит. В-третьих же и в главных, это будет уже просто неловко: сама мысль о том, чтобы так поступить с подростком или взрослым, вызовет недоумение, смех или замешательство. Но вести себя так с ребенком – якобы нормально…

Между прочим, уважаемые читательницы, я полагаю, что вас задело употребленное в предыдущем абзаце выражение «непослушная супруга». Простите! Такое в наше время называется «сексистским языком», то есть наихудшим видом преступления против политкорректности. Но почему же тогда можно говорить о «непослушном ребенке»?

Возможно, у некоторых читателей при прочтении разъяснений тайм-аута возникло ощущение дежавю. Где-то вы уже читали что-то очень похожее. Возможно, здесь:

– Вам нельзя уходить. Ведь вы арестованы.

– Похоже на то, – сказал К. и добавил: – А за что?

– Мы не уполномочены давать объяснения. Идите в свою комнату и ждите.

– Не разрешено, – сказал высокий. – Ведь вы арестованы.

– То есть как – арестован? Разве это так делается?

– Опять вы за свое, – сказал тот и обмакнул хлеб в баночку с медом. – Мы на такие вопросы не отвечаем.

– Придется ответить, – сказал К. – Вот мои документы, а вы предъявите свои, и первым делом – ордер на арест.

– Господи, твоя воля! – сказал высокий. – Почему вы никак не можете примириться со своим положением? Нет, вам непременно надо злить нас, и совершенно зря.

Перед вами отрывок из «Процесса» Кафки. Да, метод таймаутов будто бы сошел со страниц его романов в самом буквальном смысле слова.

Эффективен ли он? Да, как и почти все критикуемые мною методы. Они эффективно достигают своей цели: ребенок подчинен, послушен и не мешает взрослым. Вопрос только, разделяем ли мы эту цель, хотим ли мы в первую очередь развить в детях такие качества, как слепое послушание и уважительное молчание.

Но метод, конечно же, не эффективен на сто процентов, и сам Кристоферсен это невольно признает, описывая нам строгие правила, которые вручают родителям в городских яслях Канзаса (речь о детях младше полутора лет). Там есть несколько пунктов, заслуживающих всяческих похвал: в частности, персоналу запрещено давать детям пощечины и кричать на них. (В этом есть определенная ирония! Поборники тайм-аутов на наших глазах превращаются в тех самых «отдельных деятелей, лоббирующих запрет на телесные наказания», о которых писал доктор Грин.) Но дальше начинается настоящая дисциплина:

Если ребенок ведет себя недопустимым образом, ближайший находящийся к нему сотрудник должен кратко выразить неодобрение словом «Нет», после чего уверенно, но без жестокости поднять его, отнести в манеж и бережно туда поместить. Как только малыш успокоится, любой из сотрудников вынет его оттуда и вновь отнесет на прежнее место.

Если недопустимое поведение «подвергает риску других детей» и не исчезает, несмотря на тайм-ауты,

…Ребенку придется покинуть ясли, родителей попросят перевести его куда-либо еще.

Результаты поражают воображение:

…После того, как один или два проблемных ребенка исправились или покинули коллектив, атмосфера в яслях удивительно улучшается.

Когда слышишь о поведении, «подвергающем риску других детей», невольно представляешь себе подростка, позаимствовавшего у папы огнестрельное оружие и открывшего стрельбу на школьном дворе. Но если задуматься, о какой же такой агрессии может вообще идти речь применительно к ребенку, которому нет еще и полутора лет и который находится в закрытом помещении под постоянным присмотром взрослых, придется признать, что «риск» – это когда ровесник вырывает у младенца изо рта пустышку или толкает его так, что тот резко садится на попу (одетую в мягкий подгузник). Не в силах справиться со столь серьезными проблемами, премудрые канзасские бихевиористы вынуждены исключать малолетних бандитов из яслей. Поступят ли те в исправительные детские сады или же объединятся в уличные банды преступных младенцев? Представьте себе преступную карьеру человека, в возрасте года с небольшим исключенного из яслей за дурное поведение! К сожалению, я не шучу. Какое мнение составят о ребенке его родители, если им сообщить, что он исключен за «неисправимое неадекватное поведение»? («Извините, но мы вынуждены исключить вашего годовалого сына. Он ведет себя агрессивно, подвергает опасности остальных детей, и все усилия современной психологии в его случае ни к чему не привели. Больше мы ничем не можем вам помочь. Купите себе пистолет – и храни вас Бог»). Что им скажут в соседнем садике или школе? («Здесь написано, что из предыдущих яслей ребенка исключили. На каком же основании?») Если это максимум, что такая система может сделать для «проблемного» младенца, то какие дисциплинарные меры предполагается применять к пятилетним, семилетним или тринадцатилетним детям?

Исключать из яслей годовалого ребенка из-за невозможности выдержать или контролировать его поведение – это прискорбное признание собственной некомпетентности. Но есть и другие специалисты, у которых в коллекции меньше научных степеней, но зато больше опыта непосредственного наблюдения за детьми и общения с ними. Помню, как в яслях, куда ходил наш старший, был мальчик, который кусал других детей. Как сказали на это Эстелла и Глория, обе прекрасные воспитательницы, «тут нужно много терпения – у него проблемы дома. Ласка, терпение, – и он перестанет кусаться». И тот, конечно же, перестал.

Закончив описание достоинств своего метода, Кристоферсен не может удержаться от нотки человечности: