Читать книгу "Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер"

Оправиться от всех этих бед Лопе уже не смог. Он умер 27 августа 1635 года, повергнув в траур всю Испанию.

* * *

В отношениях между баловнем фортуны Лопе де Вега и таким хроническим неудачником, как Сервантес, не могло быть гармонии. Частная переписка прославленного драматурга свидетельствует о его пренебрежительном отношении и даже неприязни к автору Дон Кихота.

Мигель в долгу не остался, и в его похвалах модному корифею легко улавливается то легкая ирония, то убежденное неприятие творческих методов Лопе. Достаточно отметить, что Сервантес называет его moonstruode naturaleza, что можно интерпретировать и как чудесный, и как чудовищный. Сам Сервантес явно склонялся ко второму определению.

Слово «вега» означает равнина, что дало Сервантесу повод для написания сонета, в котором он воспел «равнину», приносящую неслыханные по своему обилию и разнообразию жатвы. При беглом прочтении этот сонет воспринимается как похвала и даже как лесть, но при чтении вдумчивом становится ясно, что мы имеем дело с завуалированной критикой путем умолчания. Сервантес восхищается количеством, но ничего не говорит о качестве, и сквозь чеканные строфы сонета явственно проступает ироническая улыбка человека, не разделяющего общепринятого мнения о народном любимце. Отдавая должное гению Лопе, Мигель порицал его за то, как он распоряжается своим даром.

Это были люди с несовместимыми характерами, взглядами и убеждениями и с абсолютно не похожими реалиями жизни. Не могли они чувствовать расположение друг к другу при таком антагонизме.

Сервантес сражался в славной баталии при Лепанто.

Лопе де Вега принял участие в бездарной и жалкой авантюре с Непобедимой армадой.

Сервантес, наперекор общему настроению, выступал за сотрудничество Испании с другими странами, видя во взаимодействии культур огромную пользу.

Лопе де Вега культивировал миф о военном и духовном превосходстве Испании над остальным миром и как мог поддерживал кичливость, самообольщение и нарциссизм испанского общества.

Сервантес всю жизнь отстаивал идеи веротерпимости и гуманности, далеко опередив свой век, не знавший милосердия.

Лопе де Вега запятнал себя связями с инквизицией и даже принял деятельное участие в сожжении францисканского монаха.

Сервантес видел цель литературы в том, чтобы воспитывать публику и формировать ее вкус.

Лопе де Вега утверждал, что автор вправе нарушать любые законы жанра, если этого хочет публика. Он даже выступил с манифестом об arte nuevo — новом искусстве, в котором писал: «Когда я сочиняю свои пьесы, то запираю на три запора все правила. Раз публика за все платит, было бы аморально лишить ее удовольствия глупыми ограничениями».

Тем не менее не исключено, что Сервантес в глубине души завидовал фавориту фортуны, имевшему все то, чего он был лишен. Он даже пробовал подражать Лопе и написал несколько комедий в его стиле, но успеха так и не добился.

Возвращение Лопе де Вега в Мадрид перечеркнуло карьеру Сервантеса как драматурга. В репертуаре театра Веласкеса остались только пьесы Лопе, и Сервантесу пришлось уехать из столицы в поисках заработка. Он решил искать счастья в Толедо, где его родители растили маленькую Изабеллу.

Хроника тринадцатая,

в которой рассказывается о женитьбе Сервантеса и о кончине его отца

Деньги у Мигеля заканчивались, а новых поступлений не предвиделось. На их остаток он приобрел коня, худого, как афганская борзая, с глазами такими кроткими и грустными, что Мигель заплатил за него не торгуясь. «Эта животина очеловечилась. У нее человеческие глаза», — подумал Сервантес и назвал его Росинантом, что означает: «тот, кто был конем».

Последний вечер в Мадриде Сервантес провел в таверне в обществе друзей. Домой вернулся поздно. Сознание плутало в хмельном угаре. Уже под утро он забылся беспокойным сном, в котором мелькали тени давно ушедших людей и какие-то эпизоды из жизни, о которых, проснувшись, забываешь вовсе.

Утром оседлал Росинанта, взял свой нехитрый скарб, поместившийся в одном мешке, и отправился в дорогу. В небе пылало яростное солнце Кастилии. Выжженная земля жаждала влаги, но в это время года дожди здесь были большой редкостью. Он видел, как медленно ползет тень его и Росинанта по уже убранным хлебным полям. Изредка им встречались небольшие рощи пиний. Уродливые, с искривленными стволами и черными, похожими на щупальца ветвями, они почти не давали тени.

Сервантес предоставил коню брести по дороге, ведущей в Толедо, своим неспешным ходом, а сам предался невеселым мыслям:

Жизнь, — думал он, — можно сравнить с большим домом со светящимися окнами. Но вот наступает пора, когда окна гаснут одно за другим. Дом, сверкавший огнями в ночи, медленно, но неуклонно погружается во мрак и тишину. Когда гаснет последнее окно — заканчивается жизнь. Я чувствую, что не так уж много освещенных окон осталось в моем доме. Пора уже подводить итоги. Спросить себя: так чего же ты добился в жизни, Мигель Сервантес де Сааведра, чувствовавший в себе силы необъятные? Несколько пьес и роман, который тебе самому не нравится, вот, пожалуй, и все твои достижения. Прямо скажем — не густо. Но ведь еще есть время. Еще жива в душе какая-то странная тяга к совершенству, которая всегда сопровождает меня и не позволяет опускать руки и отчаиваться. Не страшно забрести в тупик. Страшно в нем остаться.

Пора было отдохнуть и подкрепиться. На обочине он заметил дерево с потрескавшейся корой и не очень густой кроной. Он сел в его тени на землю, прислонившись к стволу, достал хлеб, сыр и вяленое мясо. Росинанту нацепил торбу с овсом, и тот удовлетворенно вздохнул. Покончив с трапезой, Сервантес задремал.

Разбудило его конское ржанье и топот копыт. Он вскочил и увидел блеск доспехов и всадников на статных конях. Впереди ехал герольд с королевским штандартом в руке. Вся кавалькада двигалась очень медленно. Сервантес понял, что это конвой. Вслед за всадниками двумя рядами шли монахи, босые, с непокрытыми головами. Они распевали псалмы заунывными голосами, а за ними шесть слуг несли паланкин, прикрытый сверху навесом. Замыкали шествие пешие королевские гвардейцы.

Мигель, дрожа от волнения, опустился на одно колено. Наконец-то он удостоился чести лицезреть своего повелителя. Тем временем слуги бережно опустили паланкин на землю совсем рядом с Сервантесом. Их сменили другие носильщики. Теперь он видел короля так близко, что даже разглядел угри на его носу. У Филиппа было покрытое красными пятнами лицо, изможденное длительными постами, и седая борода. Сервантес обратил внимание на его распухшие ноги — король уже давно страдал подагрой.

Филипп спал. Беспомощно свисала его рука со скрюченными старческими пальцами. Несмотря на сильную жару, король был одет так, словно направлялся на совещание Государственного совета. На нем был черный бархатный камзол, шелковая мантия, а на шее сверкала цепь Золотого руна.

Все длилось несколько мгновений. И вот уже королевский кортеж вновь двинулся в дорогу. На коленопреклоненного Сервантеса никто не обратил внимания.