Читать книгу "Ключ разумения - Александр Жарков"

– Правильно, чума. Но чуму-то наслала ты. И это только одно из самых мелких твоих злодеяний. Если тебя оставить в живых, ты отправишь на тот свет всё Середневековье, и до Деваки доберёшься! Тебя следовало бы сжечь на праздник святой Девы Марии, но раз ты говоришь, что нищая, то где мы возьмём денег на большой праздничный костёр? Или ты хочешь, чтобы за то, что мы отправим тебя в рай, мы ещё бы и сами раскошелились?! Значит, придётся тебя сжечь по-тихому, безо всякой славы, прямо сегодня.

– СЕЙЧАС! – высунулся из-за занавески прямой длинный перст Его Всесвятейшества.

Горбоносый хотел ещё что-то добавить, но Мэг, пошатнувшись, упала на пол.

Он наклонился над ней: померла, аль дышит? Рядом оказался Квадрат:

– Тьфу! И взять с неё нечего, одни лохмотья!

…Гистрион не сочинял плана побега, всё получилось само собой.

У деда было одно пристрастие: он очень любил рыбу. Ни дня без неё не мог. Как и его брат Великий Инквузитор, вот почему для него пригнали из Кеволима столько её возов.

Но если брат любил рыбу кушать, то дед больше любил ловить, или хотя бы смотреть на только что пойманную! Но и кушать, конечно, тоже любил. Может, какой-нибудь отдалённый их предок был рыбой? Кстати, Гистрион к ней был равнодушен, а Метьер вообще рыбу не ел, он был вегетарианец. Хотя, опять-таки, при чём здесь Метьер?

И вот, когда проезжали мимо большого озера, дед его прямо носом учуял и проснулся и велел затормозить. Он решил наловить рыбы на завтрак, обед и ужин. Главный рыболов всегда был под рукой, и дома и во всех походах, и звали его очень странно – Нипищи.

– Нипищи! – звал его обыкновенно король.

– А я и не пищу, Ваше Величество! – всегда басом отвечал Нипищи. И дед всегда хохотал в ответ, так что этот рыболов был как бы ещё и шут. И вот наловили король и шут рыбы на обед, Нипищи ушицы сварил. А Гистрион тоже удочку попросил, закинул в озеро, чтоб бдительность стражников-рыцарей притупить: я, мол, сижу здесь и никуда сбегать не собираюсь. После обеда дед велел трогать, но старость взяла своё, он растянулся по-походному прямо на зелёной травке. и захрапел. Чуть поодаль растянулся Нипищи, с натянутым, как барабан, толстым животом. Прикорнул и Гистрион, и тут же пустил рулады позаливистей, чтоб обмануть стражу, у которой от обильной трапезы тоже слипались глаза.

Он и в самом деле задремал, впрочем, тут же вскочил на ноги и подумал: «Всё пропало!», но нет – все дрыхли, включая и горе-рыцарей. «Вот достанется им от деда!». Гистрион снял с себя походную, но дорогую одежду и аккуратно сложил на берегу. Король привёз её из замка и заставил переодеться, а шутовские лохмотья сожгли во время привала. Тяжко вздохнув, лютню принц оставил в карете, чтоб не догадались, что он сбежал – и тут Нипищи приоткрыл один глаз. Гистрион замер, но потом вспомнил, что у рыболова привычка спать попеременно то с одним открытым глазом, то с другим, то с обеими глазами вместе – последнее, кстати, означало, что он впал почти в непробудный сон. Так что, когда он открыл оба глаза, Гистрион не стал любоваться на тусклое мерцание его очей, а бросился к дереву, в котором зияло высмотренное им во время обеда дупло, и скрылся в нём в одних белых подштанниках.

…Она стояла на пьедестале из хвороста и дров в сан-бенито жёлтого цвета – колдунья по имени Мэг. А внутри её уродливого тельца билось сердце принцессы Кэт, и вспоминало, что она, принцесса, была в платье такого же цвета в первый день знакомства с женихами, и, значит, с Алексом.

– Ну и страшилка! – громко сказал какой-то лысый коротышка-полуидиот. И всё скалил жёлтые прокуренные зубы. А другой сумасшедший плевался в неё, стараясь попасть, но не попадал. Тогда он приволок откуда-то палку и подложил в костёр.

– Моя доля! – сообщил он высоким бабьим голосом. Да он и был похож на бабу. Ох, как много несчастных уродов проживало в городе Пэш и его окрестностях! Но были и дети…

– Обезьянку жалко, – хныкала указывая на Мэг малышка.

– Это не обезьянка, это колдунья, – вразумляла её мать, – нечего её жалеть, из-за неё много таких, как ты, деточек поумирало.

– Колдуньи бывают тёти, а это обезьянка, смотри, какие ушки большие, как у шимпанзы! – спорила девочка. Кто-то смеялся, кто-то был мрачен. Вообще зевак было немного – будний день.

– Бабушка, бабушка, ну где же ты?! – шептала Мэг в отчаянии, когда к хворосту поднесли факел с огнём.

– Прощай, девочка! Я не обезьянка! Прощайте все! – крикнула она.

– Мама, это не обезьянка! – вырывалась из рук матери девочка, и трепетала, как пламя костра. – Я вытащу её, она ещё живая!

А Мэг кричала уже совершенно беззвучно. Лишь зиял её широко открытый рот под безобразно провалившимся носом – череп на тонкой шейке с набрякшими жилами.

Так сожгли колдунью Мэг, одетую в сан-бенито жёлтого, как и положено, цвета. Цвета платья, в которое была одета жившая внутри неё принцесса Кэт в счастливый и далёкий день своей жизни. А сожгли Мэг-Кэт в будний день, во вторник, когда Гистрион, он же принц Алекс, сидел, скрючившись в дупле.

…Когда рыцари проснулись и увидели одежду принца на берегу, а принца в воде не увидели, они перетрусили. Ясно, что принц разделся, чтоб искупаться – и что? – утонул! Стали нырять, искать тело – не нашли. Что же поделаешь! Безутешного, почти невменяемого от горя короля усадили в карету и отправились домой.

На это Гистрион и рассчитывал! Он вылез из дупла и едва начал соображать, как в одних подштанниках идти в Пэш-одежду, естественно, увезли, как заслышал знакомые голоса. Это возвращались рыцари. Хитрый Нипищи посоветовал ждать два дня, пока не всплывёт тело. «По крайней мере, похороним его в семейном склепе». И согласившийся король остановился в замке ближайшего феодала, чтобы не жить в лесу.

Итак, два рыцаря возвращались, костеря на чём свет умного Нипищи, и поскольку Гистрион находился на берегу озера, и скрыться в лесу уже не успевал, ему ничего более не оставалось, как в это озеро нырнуть! Оба рыцаря немного разоблачились, то есть сняли с себя тяжёлые доспехи и уселись на берегу, тупо уставясь в воду. Прошёл час, а наш занырнувший герой так и не вынырнул! Может, он попал в подводное царство? Но я ведь рассказываю не сказку, а быль, то есть то, что было на самом деле. Или, по крайней мере, могло быть.

Дело в том, что, перед тем как нырнуть, Гистриону вдруг вспомнился рассказ Светлины о том, что её земляки, славянские воины, могли долго, иногда очень долго, находится под водой, и дышали они при этом через тростниковые трубочки. Один конец в рот, второй на поверхность воды. Так действовали лазутчики в стане врага. Прежде чем нырнуть, Гистрион сломал какую-то тростинку, торчащую из воды – она оказалась внутри полой. Он попробовал дышать сквозь неё, и у него получилось!

И во время разговора недовольных рыцарей (бу-бу-бу, только и слышал Гистрион), пришлось ему просидеть в двух шагах от них под водой, уцепившись рукой за корягу, чтоб не всплыть, и перебирая ногами: было довольно глубоко. Ему казалось, что сидел он бесконечно долго, и сил уже не оставалось. Если б он знал, что рыцари будут ждать на берегу два дня, он бы не трудился понапрасну и выплыл сразу. А сейчас какое-то существо ползло по нему, у принца совсем не было славянской выдержки, он попытался дёрнуться, чтобы существо сбросить, и тогда оно вцепилось ему в палец – ой, больно! Это был небольшой речной южный краб. Но клешни у него были будь здоров! Гистрион вскрикнул, трубочка выпала изо рта, и он вынырнул, чтобы хлебнуть воздуха.