Читать книгу "Миграционный потоп. Закат Европы и будущее России - Андрей Савельев"

3) В консервативно-традиционалистской интерпретации национализм приобретает положительную характеристику как естественное проявление национального духа, исторического самосознания народа, а также способ отстаивания его жизненных интересов. Продуктивный национализм отличается от ложного и деструктивного тем, что первый есть сохранение своего, второй — захват чужого. Причем сохранению своего в широком значении этого слова означает так же и возвращение того, что было незаконно отнято.

Модернистская концепция национализма выражается в двух основных тезисах:

1. Национализм — явление, сопровождающее модернизацию, которое переживает каждое общество на пути к современности. Посредством эмоциональной нагрузки национализм образует политическую интеграционную религию в условиях секуляризированного общества. Национальное создание и национализм представляют собой компенсационную функцию, восстанавливающую связи между людьми, ослабленные в результате индустриализации и урбанизации.

2. Всплеск этнонационализма связан с модернизацией, которая ускоряет развитие поликультурности общества, и является ответной реакцией на универсализм. Этнонационализм основан на представлении, что народ, нация и этния представляют собой единственные сущности.

Для обоснования первого тезиса Урс Альтерматт цитирует американского политолога Карла В. Дойча: «Когда люди в стремлении приобрести богатство посредством политики или войны обменяли относительную безопасность деревень и привычный мир на мобильность и ненадежность поездок, городов и рынков, а также на конкуренцию, то они смогли получить более благоприятные материальные возможности и плату за свою агрессивность и свое самоутверждение. Одновременно они в большей степени осознали одиночество, утрату чувства защищенности и общественных связей, а также потерю значения индивида — все то, что принес с собой переход к новым жизненным привычкам. Главным образом национализм является ответом на этот двойной вызов материальной возможности и неуверенности, одиночества и власти».

Второй тезис предполагает деление на «плохой» и «хороший» национализм по географическому признаку. Он предполагает возможность идеологизации различий между французской и германской моделью нации. Так, Г. Кон говорит о двух типах национализма: «западном» и «восточном». Первый он видел в Великобритании, Франции, США, Нидерландах, Швейцарии, второй — в Германии, странах Восточной Европы, России. «Западный» национализм обычно характеризуется как либеральный, основанный на рациональном свободном выборе и лояльности, преданности граждан государству, «восточный» — как органический, иррациональный, основанный на преданности народу, имеющий культурную основу.

Французский социолог П. Бирнбаум выделяет культурный и государственный типы национализма. Первый связан с отстаиванием всего того, что выражает национальную специфику определенного народа (язык, культура, самосознание). Второй тип национализма направлен на отстаивание силы и величия национального государства и нации, при котором культурные, языковые и др. моменты отходят на второй план.

«Западный» национализм закономерно приобретает характеристику «либеральный» или «гражданский», во всем противопоставленный «восточному» этнонационализму. Считается, что западный национализм в XIX в. был связан с либерально-демократическим движением, у восточного национализма эта связь отсутствовала.

Л. Гринфелд в этой связи выделил три типа национализма — индивидуалистический, гражданский и этнический. Второй и третий типы носят коллективистский характер, не утверждая первенства индивида и либеральной демократии. Гражданский вариант национализма (Франция) характеризуется уверенностью в политических и культурных силах, достижениях и даже превосходстве, а этническому национализму присущ комплекс неполноценности нации (Германия, Россия).

Национализм понимается современными исследователями также еще в двух смыслах — как государственный патриотизм и как этнонационализм.

Немецкий исследователь Эберт Ян представляет идею такого деления следующим образом: «…государственный и этнонационализм существенно отличаются друг от друга. Государственный национализм имеет инклюзивный характер, т. е. включает в понятие нации языковые и этнические меньшинства и пытается их ассимилировать, хотя бы в языковом отношении, — чаще всего с помощью „пряника“ (социальное продвижение и причастность к реально или мнимо превосходящей языковой культуре), но иногда и с помощью „кнута“ (принуждение к изучению государственного языка, социальная дискриминация). За языковой нередко следует и этническая ассимиляция. Политика „плавильного котла“ совершенно равнодушна к этническо-языковому происхождению государственных граждан, но не к их этническо-языковому будущему. Неумение приспособиться к господствующим языку и культуре, как правило, не преследуется законом, но влечет за собой негативные социальные последствия.

Этнонационализм, будучи по своей природе эксклюзивным, исключает этническо-языковых „инородцев“ из нации. Некоторые разновидности этнонационализма преследуют те же цели, что и языковый и культурно-миссионерский государственный национализм, т. е. ориентируются на ассимиляцию этнических меньшинств. Этот процесс воспринимается, однако, не как приспособление к культуре и языку государственной нации, а как переход из одной нации в другую. При таком подходе культурно-языковая адаптация и подчинение, как правило, не удаются: хотя подобный этнонационализм пытается быть гуманным по отношению к отдельным индивидам, его принудительные меры приводят в конечном итоге к этноциду (культурному геноциду). Другие варианты этнонационализма не только не стремятся ассимилировать этнических „инородцев“, но даже опасаются их. Для обоснования невозможности или нежелательности ассимиляции выискиваются биологические и расистские, а иногда и культуралистские причины. Такого рода этнонационализм выступает по большей части за сохранение культурно-этнических различий, но расплатой за это служит социальная дискриминация с перспективой изгнания и физического геноцида».

В том же духе высказывает и Урс Альтерматт: «Этнонационализм представляет собой мощное духовное и социальное движение, которое оборачивается против культурной современности и плюралистической демократии. Как и фундаментализм, он не борется с самой современностью, но предается мечтам о полусовременности, отрицающей культурную модернизацию, приветствует техническую и рационально-научную модернизацию и использует ее в своей борьбе против современности».

В данной позиции не учитывается тот факт, что и государственный национализм имеет свои предельные характеристики весьма негативного свойства — он может быть доведен до государственной тирании, до тоталитаризма, в котором не будет заметных признаков этнократии, но интенсивность искоренения инакомыслия окажется ничем не меньше, чем в условиях этноцида. Да и сам принцип «плавильного котла» может стать базовой идеей для тотального этноцида или (в более скромной форме) для формирования химерной нации с доминированием внеэтнической бюрократии.

История говорит о том, что демократии, кичащиеся государствостроительной формой национализма, исходно реализовали жестокие ассимиляционные модели, соответствующие насильственному государственному единству, которое создавало нацию. Напротив, «восточные» модели государственности, если и были не менее жестокими, то хотя бы не умножали жестокости путем этноцида. Во Франции, Великобритании, США нация исходно понимается как сообщество граждан. Поскольку здесь не просматривается никакой промежуточной социокультурной структуры между гражданином и государством, управление могло строиться на централизованных, унитарных началах, а потом с течением времени «федерализироваться» в рамках построенного государственного базиса. Если же историческая память сохраняет символы догосударственного родового и территориального единства более дробных общностей, то нации более свойственна федеративная или имперская система. В раздробленных Германии и Италии единого государства не было, и чувство общности возникало из единого языка и единой культуры. Имперский вариант оказывается естественным, поскольку почти всегда находилась одна из родовых территорий, осуществившая, наконец, государственный суверенитет и становившаяся в процессе объединения гегемоном (Пруссия в Германии). Только уничтожение имперского центра позволяет прорасти либерально-федеративным началам — полисубъектному суверенитету.