Читать книгу "Зона бабочки - Алексей Корепанов"

Благодетели. Добрые самаритяне… Люди Первые. Да, теперь он тоже знал то, что совсем недавно открылось ему-Дмитрию, второй его ипостаси. Знал, почему он, Герман, и Дмитрий, Герман-Дмитрий, стал-стали таким-такими. Все дело было в Людях Первых. Именно так отражалось самоназвание этих существ в сознании Дмитрия-Германа. «Люди» — в смысле «разумные существа». А «Первые» — не в смысле «по порядку», а в смысле — «ведущие».

Похороненный в Бежецке дед Германа, Павел Дмитриевич Ширяев, когда-то чем-то помог Людям Первым. И они, как обычно, как принято у них, решили ответить добром на добро. Причем не просто «ты мне — я тебе», а сторицей: «я тебе, и еще раз тебе, и еще раз. И не только тебе…»

Дед Германа не успел ничего получить, его жизнь оборвали бандиты в поезде, идущем с Севера в Москву. Получила его дочь. И его внук. Личность не родившегося еще ребенка Натальи Ширяевой, в замужестве Гридиной, разделили, дабы уберечь от трагических случайностей, от которых не застрахован никто Разделили — и унесли вторую половинку, и созрела она в теле другой женщины. И в другом месте. Если погибнет одна часть — другая уцелеет. Кажется, у Людей Первых такое было в порядке вещей. Позаботились они и о том, чтобы сделать эту двуединую личность более приспособленной к иногда опасному внешнему миру. А потом инопланетяне одарили одну из половинок неким умением. Умением влиять на других. Умением манипулировать массами. Эту половинку звали Дмитрием.

«И Я воздам…» — как когда-то вещал Господь.

Только в данном случае не об отмщении шла речь, а о вознаграждении…

Все это понимание было, конечно, очень приблизительным, как приблизительно отражение солнца в пыльном оконном стекле по сравнению с самим светилом. Дмитрий-Герман знал это. Люди Первые не были людьми с планеты Земля, и видели мир в совсем иной плоскости. Каждый землянин различает что-то свое в «пятнах Роршаха»[26], хотя все земляне принадлежат к одному, пошедшему то ли от Адама и Евы, то ли от кого-то еще роду-племени. А Люди Первые были совсем иными существами…

Лавина оказалась такой внезапной, такой стремительной и тяжеловесной, что Гридину грозило навеки остаться там, под ней, погребенным под тысячами тонн спрессованного информационного снега и льда.

Однако он все же выбрался. Выкарабкался.

Даже не так. Вспомнив, чему его учили, он абстрагировался от нее, представил, что никакой лавины просто не существует, как в случае с той недавней невидимой преградой на улице. А если и существует (потому что он чувствовал: вот же она, вот!), то пронеслась мимо, задев только краешком, обдав снежной пылью. Пронеслась — и успокоилась в долине, и потом можно будет наведаться туда и не спеша покопаться в снегу, во всем разобраться и все усвоить.

Гридин бросил взгляд на Дмитрия. Тот сидел согнувшись, обхватив себя руками, словно у него болел живот, и глядел куда-то под стол, который теперь, без гроба, выглядел гораздо привлекательней.

В комнате было тихо, за окном багровело небо, перечеркнутое ветками деревьев, и ниоткуда не доносилось ни единого звука. Гридин подумал о том, что, войдя в прихожую, не закрыл за собой дверь, и девушка, наверное, стоит на площадке и прислушивается к тому, что происходит в квартире.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он. — Почему дочку не пускаешь?

Дмитрий медленно выпрямился в кресле, повернув голову к Гридину. На лице его явно читалось удивление.

— Дочку? — переспросил он.

— Ну да, дочку, — кивнул Герман. — Ирину.

Было видно, что Зимин никак не может сообразить.

— Куда не пускаю, Гера? При чем тут моя дочка? Она со мной давно не живет.

— Может, и ни при чем, но именно она привела меня сюда. К тебе.

Дмитрий тряхнул головой и словно бы углубился в себя.

— А, вижу… — несколько растерянно произнес он через несколько секунд. — Действительно… Сопровождала тебя…

Его глаза внезапно расширились, и в них появился чуть ли не ужас.

— Но этого не может быть! Тут никого, только мы с тобой… Неужели?… — Он привалился плечом к спинке кресла. — Нет, здесь что-то другое…

— А если более внятно? — попросил Гридин. — Она сказала, что я встречусь с тобой, и все станет ясно. Ну, насчет тебя и меня, действительно яснее некуда. От такой ясности и свихнуться можно. — Он задумчиво прищурился. — Если только это не надувательство. Химеры воображения. Знаешь таких зверей?

Дмитрий вздохнул:

— А зачем им нас обманывать, Гера, этим Людям Первым? Тем более, что мы никогда бы об этом не узнали… там…

— Где — там? — предчувствуя недоброе, тихо спросил Герман.

Дмитрий вновь вздохнул и неопределенно повел головой в сторону окна:

— Там… — И тут же добавил: — Нет здесь никакой дочки, Гера. Это что-то другое…

— Подожди, — сказал Гридин. — Давай по порядку. Ты так и не ответил, что ты здесь делаешь. Что ты натворил, почему тебя ищут? Из-за этого подарка? И вообще, что здесь такое?

Дмитрий взглянул на него:

— Значит, с первого раза не все получилось. Не до конца ты прозрел, Гера. Надо повторить. Давай руку.

— И будет еще одно откровение? — настороженно спросил Гридин.

Новых откровений ему почему-то не хотелось. И стало ему вдруг жутко и тоскливо.

— Держись, Гера. — Дмитрий уже занес открытую ладонь над журнальным столиком. — Если хочешь понять до конца, нужно срывать замки. Только сразу руку не отпускай, держи подольше.

«А кто же повесил эти замки? — подумал Гридин, протягивая руку навстречу ладони Дмитрия. — Шаман?…»

Его пальцы коснулись пальцев Дмитрия, он наткнулся на печальный, уже знающий взгляд своей второй ипостаси — и отвел глаза.

И опять его словно ударило током, — но на этот раз он не отдернул руку. И ее старался удержать, и свой собственный рассудок.

Вокруг сгущались тени.

25

Пятого января, ближе к вечеру, они ехали на дачу к Лешке Волкову. Скорпион вел машину, свою щегольскую «ауди», рядом сидел Костя, а Гридин и еще трое теснились сзади, причем Гридина капитально прижали к дверце — и Никита, и Араб, и, особенно, Винни, были широкими ребятами. В смысле, не только душой широкими, но и телом. Сзади шла вторая машина, тоже битком набитая, а остальные были уже у Лехи, накрывали столы, откупоривали бутылки. Волков решил с размахом отметить свой десятилетний юбилей в «Омеге» («Десяток лет, — а дырок в шкуре нет как нет!» — сочинил Юра Панов), плюс своевременное, перед самым Новым годом, возвращение с безукоризненно выполненного задания. На Шипке все спокойно. Или, скажем, в Багдаде…