Читать книгу "Наша союзница - ночь - Анна Старинова"

– Но корабль больше нашего и может иметь фашистских пиратов на борту, так что приготовься, Луиза, в случае чего быстро спуститься к себе и бросить в топку содержимое чемодана.

Капитал нервничал, и я заметила, как Серебрянников дотронулся до кармана, в котором был пистолет.

Наконец, судно сошло с нашего курса вправо, вскоре догнало нас и прошло мимо. Еще одна опасность миновала.

– Пусть выходят пассажиры, – распорядился Николай Николаевич, когда нам уже без бинокля не стало видно пассажиров на обгонявшем нас судне.

И я уже не помню, сколько раз обгоняли, проходили мимо встречные суда, но каждый раз наши пассажиры должны были уходить с палубы и прятаться в трюмы, а я – готовиться уничтожить секретные документы.

Летали над нами и фашистские самолеты. Захватила нас в море и сильная качка. Однако ответственный за прибытие судна по назначению, высокий и уже с проседью, бывший моряк Николай Николаевич Серебрянников неизменно находился на капитанском мостике.

– Пора бы вам, Луиза, отдохнуть, – не раз говорил он мне и отправлял в каюту. Он, как и я, почему-то не употреблял вновь назначенной мне фамилии. Возможно, потому, что Серебрянников при моем появлении на судне попросил предъявить ему все мои документы и оружие. Я отдала пистолет, удостоверение и пропуск для поездок в полосе Южного фронта на имя Луизы Куртинг.

В маленькой каюте я долго не могла уснуть. Море разбушевалось, судно сильно качало, разболелась голова, и мне было не до сна. Выпила порошок и подошла к иллюминатору. Сквозь толстое стекло виднелась тень судна, бросаемая луной. И мне вспомнилась лунная ночь в тайге: в малице и в огромном тулупе-совике[38], в валенках с унтами еду в санях-розвальнях. Дорога длинная, ночь морозная. Любуясь луной, уснула. Проснулась от толчка, огляделась и пришла в ужас: валяюсь на снегу. Сверху по-прежнему глядит луна. Мороз пробежал по коже: осталась одна ночью в тайге. Так много было на мне одежды и обуви, что не могла ни встать, ни даже повернуться. Страшно, очень страшно! Неужели возница не заметил, что я упала? Неужто раньше, чем он обнаружит меня, до меня доберутся волки? Как ужасно! Но вот слышу: по морозному насту цокают копыта лошади.

– Анна! Ау-у, Анна! – кричит мой возница.

Я откликаюсь, и он подбирает меня в сани.

Кто-то тревожно стучит в дверь.

– Сеньорита! Сеньорита! – кричит матрос, – нас нагоняет какой-то корабль! Капитан Руссо просил вас на капитанский мостик!

С мостика виден быстро идущий военный корабль неизвестной национальности. Он включает прожектор, и нам видно, как узкие лучи его кого-то ищут.

Минут через 15 и наше судно попало под ослепительные лучи прожектора. Опять, в который раз, приготовилась к худшему – к захвату судна итало-фашистскими пиратами. Мы плыли в водах, где они нагло действовали.

Полчаса напряжения, полчаса волнений, и, к нашей радости, корабль пошел на север, к берегам Италии.

Все поднятые по тревоге, наконец, пошли отдыхать.

Когда наше «корыто» удалялось от Сицилии, с севера появились два самолета. Вначале они покружили над большим танкером, который шел слева от нас на запад, а потом направились к нам.

Палуба была пуста. Капитан на этот раз был спокоен или показывал вид, что он не боится. Самолеты с итальянскими опознавательными знаками появились над нами очень низко, но, видимо, увидев ящики с апельсинами, пролетели мимо.

– Какие подлые! Не боятся так низко летать над нашими безоружными посудами, и как они трусливо убегают от советских самолетов, – сказал невысокий моряк из Барселоны по имени Марио. Он был молод, ловок и силен, и, хотя и носил черно-красный галстук, но по своим убеждениям был красным.

– Русские летчики храбрые, – продолжал он с большим пафосом. Говорилось это с такой убежденностью, что трудно было поверить, что он анархист. Свои восторги Марио подкреплял фактами.

– Сам видел. Налетели на Картахену 8 фашистских самолетов, а поднялись только трое русских. Фашисты заметили это, сбросили бомбы куда попало в море и скрылись. Трусы! – и он выразительно махнул рукой, полный презрения и ненависти к фашистским летчикам.

Были среди команды и замкнутые люди с черно-красными галстуками, но и они приветливо улыбались непривычной для них пассажирке – советской женщине, единственной на всем судне.

Временами мы попадали в мертвую зыбь, нас сильно качало, пропадал аппетит, и тогда Марио приносил мне лимоны и апельсины.

Когда мы подплывали к Дарданеллам, он подошел ко мне. Была чудесная погода. Солнце уже садилось.

– Камарада! Я очень полюбил русских людей, ваш народ, который мог создать такие хорошие самолеты, иметь таких храбрых воинов, как ваши летчики, танкисты, пулеметчики, и очень хотел бы плавать на ваших судах вместе с вашими отважными моряками.

Но не было у него возможности перейти в советский морской флот, а я ему не могла в этом помочь.

Не заметили, как проплыли Дарданеллы, но Босфор миновали днем.

Под теплыми солнечными лучами по берегам Босфора раскинулся большой город с высокими минаретами, церквами и красивыми зданиями.

Очень узкий пролив был заполнен большим количеством судов и еще большим – лодок.

Но рассматривать природу и красивый город нам не пришлось: мы скрывались за ящиками, чтобы нас никто не заметил ни с берега, ни с судов и лодок. По сигналу судно наше остановилось, и к нему направился катер. Все пассажиры, в том числе и Серебрянников, по команде устремились в трюм и спрятались там за ящиками с апельсинами.

Тем временем на судно с катера поднялись контролеры. Не знаю, о чем они беседовали с капитаном, как проверяли документы, но хорошо слышала, как турки спустились в трюм и как капитан говорил, что везет апельсины. «Ну, – думаю, – если начнут детально осматривать трюм, найдут нас, и тогда будут большие неприятности, а рядом море и Родина». К счастью, контролеры стали подниматься.

Через несколько минут судно тронулось.

– Выходите! – громко и радостно позвал Серебрянников, – мы дома.

Наконец мы оказались в своем родном Черном море, показавшемся тогда отнюдь не черным – вода его отливала приятным голубоватым цветом.

– Итак, Луиза, мы дома! – сказал Николай Николаевич. На его лице расплылась ласковая, довольная улыбка, и он пошел отдыхать после девяти суток тревог и волнений.

Изменилось поведение наших пассажиров. Послышался громкий русский говор. Я узнала, что многие из них были первыми добровольцами, которых уже сменили другие.

На советскую землю сошли в теплый весенний день в Феодосии.

Трудно передать нашу радость. Возвратились домой, на Родину!

Вспомнила, но не решилась выполнить наказ Николая Николаевича Воронова и Норы Чегодаевой поцеловать первого попавшегося милиционера, когда увидела в порту стройного сержанта в форме блюстителя порядка. Он находился при исполнении служебных обязанностей.