Читать книгу "Офирский скворец - Борис Евсеев"

Вложив по очереди пальцы в уши, трясешь руками, головой…

Гул не прекращается. Наоборот: что-то поверх него в Южном порту дико лязгает, а потом с треском разрывается.

Галдят поднявшиеся в небо воро́ны…

Чтобы избавиться от неожиданных звуков, начинаешь про себя и вслух бормотать первые пришедшие на ум слова. Замолкаешь – и становится ясно: гула больше нет.

Растерянно оббежав взглядом московское раздолье: Нагатинскую пойму, Перервинские острова, едва различимую сквозь зимний туман церковь Вознесения в Коломенском, – опять утыкаешься глазами в островные кусты, деревья.

Зимний остров благостен, тих. Звуки, доносимые из отдалившейся внезапно Москвы, тоже стали ненавязчивыми, ласкающими.

Тут под ногами что-то сладко лопается – как банка с замерзшим компотом на балконе – и опять струится, а потом устанавливается в ушах слитным, хорошо ощутимым звуковым столпом низкий подземный гул.

По своим же следам, по льду, чуть припорошенному снегом, спешишь назад.

Зима сменяется весной, снежный Бобровый остров – прогретой комнатой.

В комнату вложено слово. Какое – неясно. Ясно одно: главное в комнате – не вещи, главное – объем и вес этого немого слова.

За комнатой – улица. В нее вложено уже несколько слов. Слова постепенно яснеют, приобретают контуры, цвет. Слова эти вот какие: серо-аспидная «длина»; изумрудная «высота»; беловато-прозрачный «шум»; синенькая «скорость»…

Высота нашей улицы определяется не домами – деревьями. Высота – тридцать пять метров. Эту высоту определили своими верхушками березы и осокори. А шума улицы не слышно потому, что от него отвлекает все тот же далекий, низкий гул…

Вдруг – три-четыре голоса сразу.

«Ну, вы же, конечно же, знаете: существует такое явление – гул земли. Вы меня, слышите, меня понимаете? Нам, людям, всегда нужен сильный импульс, толчок. Гул земли такой толчок и дает. Выбирайтесь-ка на природу, там как раз и услышите».

«Все это пустые слова. Вам бы подлечиться как следует. Гул в ушах от высокого давления».

«У вас, у самого, с головой все в порядке?»

«А у вас?»

«Меня голова пока не подводила. Уши – да. Глаза – да. Голова – нет».

Дни идут, даже скачут вприпрыжку. Вмиг подоспело лето. Стало ясно: надо еще раз побывать на Бобровом…

Западную оконечность острова густо залепил туман. Поднимается ветерок, он закручивает туман медлительным и бесшумным винтом. Ленты тумана нехотя завиваются кверху, к туману начинает вязаться подтекстовка. Тут же, на случайной рекламке, пишутся разрозненные слова, и сразу клочьями летят в воду. Но стержневое слово, оно накалывается на руке синим «шариком».

Писать на руке – сладкая и невыводимая школьная привычка. И место для этого есть превосходное! Сухожилие между большим и указательным пальцем. В школе удавалось на этом пространстве уместить две-три формулы, иногда – придаточное предложение. Но теперь на кисти левой руки, между костяшкой пальца указательного и нижним суставом пальца большого – поместилось лишь одно сдвоенное слово: «гул-остров».

Слово, наколотое на руке, саднит и печет, но смотреть на него приятно. Да и сама нелепая попытка что-то на ходу записать не огорчает, – веселит.

Теперь остается на остров переправиться. Самое удобное место – трактир на берегу. Однако в трактире сандень. Так, во всяком случае, значится на табличке, приколоченной над деревянными воротами, ведущими в просторный трактирный двор.

Толкнув калитку, входишь.

Квелый официант в безрукавке. Косо нацепленная бабочка в горошек. Тянет-гундосит: «Санитарный де-ень, посторонним нельз-я-а»! Потом спохватывается:

– Вообще-то на острове сейчас – конкрет-шоу. Так что, если желаете… Там и перекусить можно. Вам с собой заверну-уть или попозже прислать?

Никогда не знал, но от трактира к острову – наверное, для вытрезвления хлебнувших через край посетителей, – снует туда-обратно лодочка…

Летний остров совсем не похож на остров зимний. Бобровых погрызов стало больше, птицы – не одни надоевшие воро́ны: самые разнообразные. В траве изгибисто мелькнул хорек, а может, это была ласка.

Лодка ушла, ты не спеша осмотрелся.

Внезапно за деревьями – человек: синий форменный китель, рваные бермуды, высоко и осторожно, как в замедленном кино, поднимает ноги. На ногах ласты.

Мимовольно оглядываешься. На острове, ясен пень, ни полиции, ни другой охранной власти. Табличек «Кабель» или «Продуктопровод» тоже не видно. Даже вездесущие рекламные щиты с геморроидальным подтекстом – «Проктор энд Гэмбл», и те глаза не мозолят. Зато неожиданно между ольхой и молоденькой сосенкой – табличка:

«Территория мысли»

Слова выведены на куске березовой коры. Краска яркая, оранжевая, буквы – фигуристые. Правда, непонятно: табличка должна прибывших на остров приманивать или, наоборот, отгонять?

Снова человек в кителе и в ластах. Теперь появился со стороны Марьино. Ласты при ходьбе издают чмокающий звук, квакают, как резиновая лягушка.

– Неужто плавать здесь будете?

– Просто везде колючки, а тапочки продрались к чертям свинячьим, вот и приходится ходить в ластах.

– Эпоха дуралеев в маскарадных костюмах и совковых дворников давно сгинула…

– Значит, эпоха российских дворников наступает! Хотя… Не все так просто. Вы вот, наверное, на китель мой смотрите и думаете: вот что нынешняя власть с человеком сотворила, куда его запроторила! Да, власть. Но не наша, российская. Власть слова меня сюда загнала и за глотку держит…

– Это какое ж такое слово человека на остров загнать может?

– Ю-ри-ди-чес-ко-е…

Человек в кителе и ластах легонечко поправляет прическу. Она у него странная: лоб и темечко недавно острижены наголо, а вот за ушами клоки мягких, каштановых, почти женских волос…

Воздух густеет, и хотя на небе всего два-три облачка, становится душно, как перед грозой. Текст, который до этой минуты безостановочно верстался внутри – начинает трещать по швам, рассыпаться. Поток слов уже не ощущается как неизбежность, как намертво врезанная в ладонь линия бытия.

Оборвав разговор на полуслове, спешишь к берегу.

– Эй, погодите! Послушайте, чего скажу… Я бывший военюрист. А мечтал быть прокурором, эдаким, знаете, непоколебимым утесом. Вроде шотландского юстициария. В сущности, – зачем врать? Именно старшим юстициарием я всегда и мечтал стать. Но только нет у нас таких должностей. И потом: не из-за должности я здесь…

Ты уже на берегу́. Лодки нет. Правда, квелый официант уверял: если помахать чем-то белым, назад переправят без задержки.

Ты снимаешь светлую безрукавку, долго и зло ею машешь…