Читать книгу "Генеральская мафия – от Кутузова до Жукова - Юрий Мухин"

Долго мучился с адмиралами Редигер, пока, наконец, не добился «объяснения, почему у нас постоянно кроме боевого флота плавали большие учебные отряды, каких не было в других флотах? Причина оказалась крайне простой: во всех иностранных флотах принимались серьёзные меры к тому, чтобы подготовленные для них специалисты служили возможно дольше; у нас же преимущества, дававшиеся за сверхсрочную службу, были ничтожны, поэтому специалисты, для подготовки коих плавали учебные отряды, покидали службу тотчас по окончании обязательной службы, и ежегодно приходилось готовить вновь половину всех специалистов. Этим отчасти объяснялось большое число судов, бывшее ежегодно в плавании, вызывавшем большие расходы и траты больших денег на ремонт старых судов, для боя уже непригодных». Он поясняет, о чём идёт речь: «Окончательно же устранить затруднения в подготовке специалистов можно лишь путем привлечения большего числа оных на сверхсрочную службу; расходы, потребные на выдачу добавочного содержания сверхсрочно служащим даже покрывались бы экономией от уменьшения числа обучающихся в разных школах. Между тем преимущества, даваемые сверхсрочным, ныне совершенно недостаточны. В виде разительного примера можно указать на то, что подготовка комендора при двенадцатидюймовом орудии по стоимости выпущенных им боевых припасов обходится свыше 100 000 рублей, а между тем ему за сверхсрочную службу дается лишь около 200 рублей в год, вследствие чего эти комендоры уходят в запас, а на их место приходится опять готовить новых».

Но ведь это, между прочим, и поясняет, почему в Цусимском бою процент попаданий японских комендоров был 3,2%, а русских — 1,2%. Как видите, адмиралы вытягивали из казны огромные деньги с совершенно негодным результатом. Зачем? Почему они не могли выпросить у царя еще 200 руб. в год жалованье комендору, вместо того чтобы выпрашивать 100 000 на снаряды? Дотошный Редигер и это выяснил: «Другую причину этих трат мне указал Бирилев: назначение в плавание большого числа судов давало возможность назначать на них большое число адмиралов, командиров и офицеров, получавших на них морское довольствие, без которого им трудно было бы существовать; этим же он объяснял и то, что всякие небоевые суда (лоцманские, портовые и тому подобные) у нас были военные, а не заменялись наемными!»

Поясню. Доблестные офицеры военно-морского флота выбили себе не только должности для плавания практически на гражданских судах и древних развалинах, но и неплохую добавку за нахождение в море и усиленно бороздили воды Финского залива, скачивая себе в карманы эту добавку. О чём речь? Скажем, командир корабля в чине капитана 1 ранга: жалованье — 90 руб., столовые — 166 руб., морские — 366 руб. Итого 622 руб. в месяц. Морские составляли чуть ли не 60% месячного содержания! (И это ещё не все деньги, поскольку были ещё и премии в размере полу- либо годового оклада). Между прочим, русские крестьяне в те годы обязаны были вырастить, выкормить и продать примерно 20 коров, после чего отдать деньги царю, чтобы тот заплатил это месячное содержание пахарю прибрежных вод, не умеющему, как оказалось, маневрировать в бою.

Императорское офицерство грабило казну России чрезвычайно профессионально. Скажем, уже хорошо был развит железнодорожный транспорт, все ездили на поездах, а офицеры и генералы на свои поездки списывали деньги, как будто они ехали на лошадях. С этой целью и воинские соединения по России зачастую расквартировывали так, чтобы генералы максимально могли списать деньги на своё посещение частей как бы на лошадях. Скажем, штаб корпуса размещают в одном городе, а дивизии — в других. Командир корпуса их на поезде объедет, а деньги себе на командировку выпишет «в лошадиной дозе». Командировки были неофициальным способом поощрения офицеров. Редигер поясняет, какова была разница. Когда царь дал ему задание проверить флот, он из Петербурга съездил в Севастополь вместе с адмиралами, разумеется поездом. Предъявил счёт казне на затраченную им на поездку сумму в размере 134 руб. 35 коп. А адмирал Григорович, который вместе с ним ехал в одном вагоне, но как бы на лошадях, получил с казны 1500 руб.

И, как видите, адмиралы заставляли казну тратить огромные деньги на снаряды для подготовки комендоров, а хороших комендоров флот всё равно не имел, поскольку целью трат была не точность попадания во вражеские корабли в бою, а обеспечение поступления денег в карманы офицеров в мирное время. Они постоянно торчали в море, а в бою маневрировать не умели. Редигер констатировал в дневнике: «Очевидно, что всякая мера, клонящаяся к уменьшению плавания, отражаясь на бюджете офицеров, была бы крайне непопулярной во флоте». Так оно и было.

Редигер написал доклад царю, тот похвалил Редигера, но ничего не сделал, «поскольку любил флот».

Итак, Петр требовал расстрела всех офицеров корабля, сдавшегося без веских оснований. Однако эта крайняя мера никогда не применялась, собственно, и понятно почему. Ведь пленные у противника, а после окончания войны они могут просто не вернуться в страхе перед расстрелом. Но наказать офицеров эскадры Небогатова требовалось, пусть хотя бы изгнанием со службы, поскольку безнаказанность поощряет преступление.

И поощрённое преступление ширилось рецидивами в последовавших войнах.

В Первую мировую войну сдача в плен стала массовой. В 1919 году «Центробежплен» — организация, занимавшаяся возвратом пленных в Россию, — по своим именным спискам и учетным карточкам учла следующее количество пленных русских военнослужащих:

В Германии — 2 385 441.

В Австрии — 1 503 412.

В Турции — 19 795.

В Болгарии — 2 452.

Итого — 3 911 100.

Добавим сюда и 200 тыс. умерших в плену и получим цифру более 4 млн человек.

Причем повальная сдача в плен началась с первых битв войны. Мне не так давно приходилось сообщать, правда, по другому поводу, что немецкий генерал Гофман, начальник оперативного отдела, а затем и начальник штаба Восточного фронта в Первую мировую, которому нужно было хвалить царскую армию, чтобы показать величие собственных побед, так пишет о цвете русской армии образца 1914 г. (выделено мною):

«На этом сражение было закончено. Окружённые русские отряды не предприняли каких-либо серьёзных попыток прорваться на юг. Я считаю, что в случае окружения русскими германских войск последним все-таки удалось бы прорваться. Ведь на всей линии Мушакен — Вилленберг на протяжении 50 километров мы имели в нашем распоряжении всего только около 29 батальонов. Для сравнения я хотел бы указать на единственный случай, когда русским удалось окружить германские войска, — у Бржезан в Польше. Но там германское командование и германские войска поступили как раз наоборот — генерал фон Лицман стал во главе окружённых войск и прорвался вместе с ними. Русские же бродили по кольцу окружения без всякого руководства, вразброд атаковали окружающие войска, но каждый раз вновь отступали перед огнём наших слабых отрядов и в конце концов тысячами сдавались в плен гораздо более слабым германским частям. Так, один батальон 43-го полка взял в плен 17 000 человек. Утром 30-го генерал фон Шметтаз донёс, что его слабые силы у Вилленберга до сих пор взяли в плен 11 000 человек и не знают, куда их девать. Только гораздо позже, уже во время операций в Южной Польше, главное командование узнало, что всего было взято в плен 92 000 человек». Правда, генерал Самсонов, командовавший этими войсками, при выходе штаба армии из окружения застрелился, что для императорских генералов совершенно нехарактерно. (Они проявили исключительно низкую боевую стойкость и исключительную тягу к плену.) Самсонов, видимо, понял, что первым вопросом после выхода будет: «Где вверенная вам армия?»