Читать книгу "Кошка души моей - Полина Поплавская"

Пат оделась. От свитера шел горьковатый запах полыни и костра.

К полудню они были уже над альпийскими лугами, где, к удивлению Пат, и вправду бродили гладкие блестящие коровы с колокольчиками. Подъем шел плавный, и она совсем не устала, но сразу уходить от такой красоты вверх, к холодным камням и снегу, было жаль, и она попросила Милоша объявить привал.

Он согласился и, чувствуя себя здесь взрослым и хозяином, расстелил плед и достал из своего рюкзака бутылку красного сухого вина.

– Надо немного выпить, воздух здесь разреженный. Будет лучше, это проверено. – Он подал ей пластмассовый стаканчик.

– Разве не как вчера? – Пат улыбнулась одними глазами.

– Нет, здесь – нет, – точно так же ответили ей большие серьезные глаза. А вслух Милош добавил: – Надо переждать самую жару.

И они легли на траву, глядя в густое синее небо. Козий мех щекотал щеку Пат, но она не отодвигалась.

– Я специально повел вас сюда, – послышался вдруг тихий голос Милоша. – В горах все откровенно и нельзя притворяться. – Какая-то сладкая пустота заныла у Пат внутри, но она только крепче зажмурила прикрытые от солнца глаза. – Вам, наверное, показалось тогда странным наше появление на кладбище и то, как я испугался?

– Наверное, – прошептала Пат, на самом деле уже не видя ни в чем ничего странного, а видя только волшебное стечение обстоятельств, подарившее ей этого удивительного мальчика, от волос которого и сейчас, в жаркий полдень, пахло свежестью мяты.

– Так вот, просто… у меня там мама.

– Где? – не сразу поняла Пат.

– Там, на кладбище. Видите ли… Но я лучше расскажу вам все с самого начала. Я родился без отца, то есть я вообще не знаю, где он, и мама не знает. Не знала. Он только был очень богатый и добрый, она говорила. И она очень его любила. И когда я родился, она еще долго ждала, что он вернется или как-нибудь даст о себе знать, но к нам с Запада очень плохо все доходило. И мама ждала, ждала, а потом стала, как помешанная. Била меня, заставляла учить английский… И ее родители, ну, мои дед с бабкой, которые и так нас терпеть не могли, выгнали нас. Совсем. Мне было тогда десять лет. А мама ничего не умела делать, совсем ничего. И мы через Аслинг подались в Германию. Было так ужасно, мама мыла посуду в Траунштайне, но она была такая красивая, и денег не было. И вы понимаете, чем это закончилось. Но она была как блаженная, и потому денег все равно было мало. И тогда я стал водить туристов в горы и зарабатывал больше мамы. – В голосе Милоша послышалась неподдельная гордость, а Пат лежала, боясь шелохнуться от охватившего ее ужаса.

Одно дело было проводить конференции, на которых обсуждались проблемы одиноких матерей и свобода абортов, а другое – видеть собственными глазами этого несчастного мальчика.

– И однажды один человек, швейцарец, узнав про маму, посоветовал мне показать ее врачам, то есть психиатрам, и рассказал про Женеву, что там есть клиника как раз для таких, как мама. И даже денег дал, не так много, конечно, но я еще скопил, и у мамы забирал, и мы поехали. И там встретили Руфь. Вернее, она сама нас нашла. Я сидел около какого-то кабинета, где маме делали процедуры, и ко мне подошла женщина с бумагами в руках и спросила, сын ли я такой-то? И когда узнала, что да, то положила руки мне на плечи и сказала: «Теперь ни о чем не беспокойся, все будет хорошо». И мы, правда, стали жить у нее, в такой большой шикарной квартире, и она лечила маму и занималась со мной. И иногда она поставит меня так перед собой и смотрит, смотрит, погладит по лицу, вздохнет, а потом улыбнется и скажет что-нибудь вроде: «Ты очень красивый мальчик» или «Как хорошо, что ты есть». А на маму смотрела всегда с тоской. А прошлым летом мы приехали сюда отдыхать, Руфь говорила, что здесь замечательные места и мало людей, что важно было для мамы. И мама уже стала одна гулять по городу и на меня не ругалась, а только целовала и говорила: «Ах, Милош, бедный Милош, не обижай чужеземных девушек!» А потом она пропала и… ее нашли у берега, там, где мы сидели с вами вчера. – Милош совсем по-детски всхлипнул, и Пат невольно положила руку ему на плечо. – Было очень трудно, кладбище католическое и дорогое, самоубийц не хоронят, но Руфь как-то устроила, что мы похоронили ее на краю, но об этом мало кто знает, она заплатила большие деньги. Поэтому-то мы ходим туда украдкой. А мама всегда просила, чтобы ее похоронили, как христианку, она так горячо верила в Бога, а ее даже не отпели… Но Руфь говорит, что ее сына тоже не отпевали, потому что она против таких сантиментов, и, наверное, он тоже был самоубийцей…

– Это она так говорит? Она считает, что он покончил с собой!? – На мгновение Пат стало нечем дышать.

– Да. Она говорит, что он был слишком раним и талантлив для этой жизни. Он не раз писал ей о том, что уйдет тогда, когда найдет в себе силы. И ушел сам, совершенно сознательно. Как мама.

Пат с трудом приходила в себя. Она помнила, что Стив был убежден в самоубийстве Мэта, но эта убежденность была основана лишь на его предположениях, пусть и не беспочвенных. Теперь она узнала, что профессор психоанализа Руфь Вирц думала о гибели своего единственного сына то же самое.

Кюсснахт все-таки открыл Патриции тайну, мучившую ее столько лет.

* * *

Лежать неподвижно Пат больше не могла. Идти, двигаться, говорить – только бы не эта история, не этот мальчик, не раскрытая чужими губами тайна Мэтью, не эта тишина. Она порывисто поднялась с пледа:

– Идем же! – и, не оборачиваясь, стала подниматься вверх.

– Если вы не сбавите скорость, фрау Фоулбарт, – тихо сказал ей в спину Милош, – то мы никуда не дойдем.

– Но разве нам осталось так много?

– Еще две трети. Я ведь специально выбрал маршрут вдалеке от всяких гастхаузов и отелей, хотел, чтобы вы увидели настоящую Риги.

– Хорошо. Я буду идти медленней. Только давай помолчим немного.

Они молча шли к вершине. Порой Пат оборачивалась назад и видела, как дома на противоположном берегу Фирвальдштетского озера становятся уже почти невидимыми, а впереди то сверкала на солнце, то окутывалась облаками вершина горы. Иногда Патриции казалось: тропа подходит к такой неприступной круче, что человеческой ноге просто невозможно на ней удержаться, но, подходя ближе, она неизменно видела, что дорога делает какой-нибудь хитрый поворот и снова благополучно тянется вверх. Изредка они проходили мимо прилепившихся на склонах шале, совсем простых и небогатых, и тогда мгновенное острое желание остаться здесь, вдалеке от земли с ее тревогами и страстями, охватывало Пат.

– Между прочим, это самые дорогие отели, – словно угадав ее мысли, сказал Милош, – «Швейцергоф» и «Бориваж». Скоро уже минуем Фельзентор,[20]и тогда можно будет опять отдохнуть.

Пат посмотрела на часы – к ее удивлению, шло уже около восьми вечера.