Читать книгу "Пангея - Мария Голованивская"

Нефть была вотчиной Константина.

Но что такое эта нефть?

Огонь прошлого?

Лот отписал ее Константину, мужу любимой своей Наинки, потому что тот во всем нравился ему. Разумный, спокойный, не то что бесшабашный Рашид, от природы склонный ко всему здоровому и прямому. Константин любил море, подолгу плавал в их резиденции в Крыму, фыркал на прекрасный закат — так он выражал восхищение, когда Лот еще занимался строительством храмового парка, от любил приезжать зимой и очертя голову нестись вниз по отвесному горному склону на лыжах, со свистом разрезая воздух своей красной шапочкой и синим шарфом. Он занимался делами по необходимости, без огонька. Но если надо — собирался. Когда Лот приказал ему отобрать у недостойных их скважины и нарисовать на качалках семейный герб, тот сделал все быстро и ловко, словно спеша, поскорее опять занырнул в бассейн, дабы наслаждаться купанием, а не густым ароматом мужских денежных дел.

Лот радовался счастью дочери.

Он ведь собственноручно расстрелял Рашида, и теперь вроде как вина загладилась.

Наина ходила веселая, так что еще нужно отцу, даже такому порченому, как он?

Константин прекрасно знал притчу о трех еврейских отроках, отказавшихся поклониться золотому истукану в Вавилоне и не сгоревших затем в печи, истопленной нефтью. Третью главу «Книги Даниила», где рассказывается эта история, в виде роскошно оформленного фолианта подарила ему Тамара, когда могущество Константина беспредельно возросло. В этой книге золотом были выведены такие слова: «Создав золотого истукана, царь повелел всем своим подданным поклониться ему, как только они услышат звуки музыкальных инструментов, под страхом смерти от сожжения. Трое иудеев не сделали этого, так как это противно их вере, о чем их враги незамедлительно донесли царю. Навуходоносор еще раз приказал им поклониться идолу, но Анания, Мисаил и Азария отказались, заявив: «Бог наш, которому мы служим, силен спасти нас от печи». В этой истории ангел Господень таки и спас их, из чего Константин извлек правильный урок, а именно — не верил до конца в то могущество, которое давала ему нефть. Он, Константин, высокий, светловолосый, улыбчивый, незамысловатый, нравился всем, ни у кого не вызывал подозрений, что он что-то мутит, хитрит, куда-то метит.

У Лота было очень много врагов. Накопилось за всю жизнь. Раньше он как-то о них не думал. А зачем? Кем они были для него? Никем? Сидели где-то в отдалении, дулись, злопыхали. Что они могли сделать против него, могущественного, любимого бедным народом, почти что бессмертного? Ничего. Что могли сделать задетые им гордецы? А тут — смогли. Недавно какой-то бородач, кажется, музыкант, чуть ли не тыкал ему при людях, когда он проводил ежегодную встречу с людьми искусства. Бородач задал ему гадкий вопрос, верит ли Лот в собственное бессмертие, и Лот вышел из себя, так ужалили его эти слова, а бородач высмеял его, и шуточка эта до сих пор веселит его народ.

Он мучительно считал врагов именно сейчас, чтобы понять, какую бомбу он зажимает между ног? Финальную? Очевидно. Но если так, кто именно поглумится над ним перед его концом, кого нужно остерегаться?

Сестрички-гадалки умерли одна за другой несколько лет назад. Тамара утратила талант гадания вместе с месячными: с тех пор, как обыкновенная у женщин хворь перестала беспокоить ее, она ни разу не была точна в своих предсказаниях.

Значит, должен сам. Только сам. Страдающий, болеющий, не могущий помочиться.

Но вдруг кто-то может помочь?

Ева? Нет, только не она, не она точно. Он достал из ящика комода ее фотографию с их прелестным мальчиком и погладил ее ладонью по лицу. Мальчику двенадцать. Как же он похож на отца. Нужно привести к клятве Константина, что потом он все передаст ему. И передаст как миленький. А Ева, Ева не врач мне.

Женщины.

Обижал ли он женщин?

Рахиль?

Рахиль.

Тамара тогда спасла ее, где она теперь?

И сколько ей сейчас?

Под пятьдесят, наверное.

Нечего бояться.

Небось, давно не только мамаша, но и бабушка, квохчет, как курица, да умничает в каком-нибудь заштатном городке, морочит голову состоятельному и усталому от жизни муженьку.

Рахиль тогда, после потешной революции, так это событие окрестили в народе, и исполненного ею специального задания, уехала в Крым. Унесла ноги, только чтобы выжить. Она исчезла, докладывали ему, растворилась совсем в пропахшей шашлыком и чебуреками Ялте, где дышала морем и проживала накопленные деньги. К ней ездили, с ней советовались, но тайно, с шутками и прибаутками, маскарадом и хороводом. Все эти годы она питала себя ненавистью к Лоту, поэтому была хорошим советником всем тем, кто что-то замышлял против него.

Она собирала о нем все. Каждое словцо, каждую фотографию, каждую сплетню, в комнате ее на полках пылились папки с вырезками, выписками, со всем, что она смогла найти о нем, а она искала тщательно.

Прослышав про его диагноз, она стала экспертом по раку предстательной железы, поговорила со всеми многоопытными докторами, которых предостаточно в крымских санаториях. Она добыла все последние отчеты о сокращении рождаемости мальчиков, о падеже скота, об истощении золотых ресурсов, о мятежных настроениях в армии, она взвесила все до последнего и вынесла окончательный вердикт: пора.

Почему именно сейчас Лот занялся тщательной инвентаризацией врагов? Потому что рушащийся, как гипсовая стена мир вокруг него, рабы, переставшие глядеть прямо, усмешки за спиной, саботаж при исполнении его распоряжений, хищения из казны, которые начались как нежный лесной ручеек, а нынче превратились в мощную бескрайнюю реку, все это говорило об одном: нет у него больше силы, любой чихнет, и он, Лот, покатится кубарем к чертовой матери под гогот и ликование тех, кто еще вчера лизал его тень на стене.

Решив, что час пробил, Рахиль стала звонить по номерам. Ей нужен был Лука. Они познакомились много лет назад, случайно, когда он приезжал сюда на отдых с каким-то своим угрюмым подельником. Они очень тогда задружились, он был первым, кому она рассказала про теракт в метро, про бунт, который они хотели тогда поднять, а он рассказал ей про все свои убийства, которые он совершил как будто не по своей воле, как будто и не совершая даже:

— Понимаешь, — трогательно повторял он, — мне только подумать достаточно, и оно уже происходит, я не виноват в этом, люди умирают сами.

Лука много раз приезжал потом к ней, однажды приехал какой-то совсем больной, будто отравленный чем-то, и она поселила его у себя, отпаивала травяными настоями, выхаживала, а он рассказывал ей, не чувствуя в ней опасности, а только теплое родство.

— Ты хочешь спросить о моих родителях? — прочел ее мысли Лука, когда в тот раз совсем уже шел на поправку — я ничего о них не знаю. Детдомовский я.

— Я так и думала, — призналась Рахиль. — А где ты рос?

— Я не знаю, где я рос, — признался Лука, прихлебывав черный травяной отвар, — я помню, что ходил в деревню к какой-то бабушке, может быть, и моей, у нее была коза, и она поила меня молоком. Потом, когда я подрос, бабушка давала мне острый козий сыр с пряными травами. Я ходил в школу. А потом, когда я вырос, я случайно убил козу, и бабушка меня прогнала.