Читать книгу "Колыбельная для двоих - Барбара Вуд"

— Как красиво, — пробормотала Мария, меняя положение своего отяжелевшего тела. Родителей Германи дома не было, поэтому девушки вовсю наслаждались тишиной и темнотой дома и еще бутылкой вина.

— Чьи это стихи? — спросила Мария.

— Сапфо, — ответила Германи, не поднимая головы. Она сидела, склонившись над книгой, шелковые волосы, ниспадая, скрывали ее лицо.

— Кого?

— Это древнегреческая поэтесса, она писала любовные стихи.

— И кто был тот счастливец?

Германи взяла стакан, сделала большой глоток сладкого вина.

— Она написала его для женщины по имени Аттида, — с придыханием произнесла Германи.

Мария резко распахнула глаза.

— Шутишь? Она написала любовное стихотворение для женщины?

Германи ничего не ответила. Она смотрела то на затасканную книгу, то на стакан с вином, затем, допив остатки, захлопнула книгу и вскинула голову. На ее устах играла ослепительная улыбка.

— Налей мне, Мария!

Мария, ойкнув, потянулась к бутылке, взяла ее, откупорила и наполнила оба стакана. Она пила вино очень редко, но находила его очень вкусным, дарящим эйфорию напитком.

— Ну… — раздался бархатный голос Германи, — когда ты идешь на рентген?

— На следующей неделе.

— Что он покажет?

— В основном скелет ребенка.

— Тебе страшно, Мария?

— Вроде нет… Ой! — Она схватилась рукой за живот. — Что-то она сегодня очень беспокойная! Должно быть, из-за вина. Вот. — Мария взяла руку Германи и положила ее на свой живот. — Чувствуешь, как пинается?

— Да. — Германи быстро отдернула руку.

— Знаешь, мы даже не купили еще детских вещей. Мама с папой хотят отдать ребенка на удочерение, а я не уверена, что хочу этого. Я могла бы заботиться о ней и учиться в школе. — Она взяла свой стакан, осушила его и потянулась за бутылкой. Комната, казалось, стала наполняться теплом. — Может быть, ты бы могла помогать мне. Что скажешь?

Германи смотрела на книгу, которую она держала в руке; ее взгляд, казалось, скользил по лицу изображенной на обложке женщины.

— Я ничего не знаю о младенцах, Мария, — сухо ответила она, — я не принадлежу к типу женщин-матерей. Я даже не уверена, что вообще когда-либо стану матерью.

Мария, повернувшись на бок и подперев голову рукой, взглянула на Германи. Было столько вещей, которых она хотела узнать у своей подруги, столько вопросов, которые она давно собиралась задать, но так и не решалась. Однако сейчас любопытство взяло верх, Мария осмелела от выпитого вина.

— Ты с Руди часто занимаешься сексом?

— Да.

— И как тебе удается не беременеть?

В глазах Германи блестело отражение пламени.

— Я использую диафрагму.

— Что используешь?

— Добродетельная ты моя католичка! Это всего лишь средство контрацепции. Избавляет Руди от необходимости пользоваться резинками.

— А…

— Я знаю, ты не веришь в контрацепцию.

— Ну, это ведь противоестественно, разве нет? Сексом занимаются, чтобы рожать детей.

— Сексом занимаются, чтобы получать удовольствие, Мария, а контрацепция делает женщину свободной. Мы тоже имеем право заниматься сексом когда хотим и сколько хотим и получать от него наслаждение, как это делают мужчины. Разве в законе написано, что мы должны ненавидеть секс и постоянно опасаться беременности?

Голос Марии снизился до шепота.

— А ты получаешь от него удовольствие?

Германи сделала паузу, затем залпом осушила свой стакан.

— Да.

Мария перекатилась на спину и уставилась на танцующие на потолке тени.

— Я тебе завидую. У тебя такие либеральные родители, и ты вольна делать то, что хочешь. Тебя не мучают угрызения совести и чувство вины. Это, наверное, чудесно. Как бы мне тоже хотелось это испытать, — она хихикнула, — хотелось бы попробовать, каково это!

Она закрыла глаза и подумала о чудесном открытии, которое она сделала, лежа ночью в постели, о том, что теперь она могла испытывать оргазм практически каждую ночь. Тот факт, что она должна была исповедоваться в этом каждую субботу старому отцу Игнатию, нисколько не убивал в ней желание делать это.

Ей было интересно, делает ли это Германи. Было интересно, часто ли они с Руди занимаются сексом. Каково это? Завидовала ее возможности наслаждаться им, а не нашептывать о нем по субботам спрятанному за перегородкой священнику. Мария завидовала тому, что у Германи была «продвинутая» мама, которая разрешала ей пользоваться появившимися недавно тампонами «Тампакс». Люссиль не позволяла Марии, говоря, что они разорвут ее девственную плеву. Она завидовала тому, что у нее был Руди, настоящий мужчина, с которым она могла заниматься любовью. Затем Мария подумала о докторе Вэйде.

Она повернулась, взяла свой стакан и с шумом отпила. Германи, как завороженная, смотрела на пламя свечи и тихо напевала какую-то песенку. Открывая для себя свою собственную сексуальность, Мария стала много думать об этом. О своих родителях. О том, почему ее мама говорила, что «порядочная девушка не должна хотеть этого». О том, почему монахини учили ее, что для женщины секс — это обязанность, а для мужчины — естественная потребность организма.

Девушки молчали, блуждая взглядами по наводненной тенями гостиной. Это был невероятно интимный момент: мерцала, отбрасывая круг света, свеча, по телу разливалось тепло от дешевого вина.

— Мария?

— Да?

— Мария, а все эти разговоры, что ребенок будет девочкой…

— Да?

— Даже трудно в это поверить.

— Поверила бы, если бы тебе объяснил это доктор Вэйд.

Германи быстро, краем глаза, посмотрела на выступающий живот Марии.

— Интересно, каково это быть беременной.

— А ты прекрати использовать диафрагму или, как там она называется, и узнаешь.

Германи опустила голову и уставилась изучающим взглядом на потертый ковер.

Ее лицо было наполовину скрыто во мраке.

— Мария… Я должна тебе кое-что сказать.

— Что?

— Ну, мне не легко об этом говорить.

Мария наклонила голову и коснулась кончиками пальцев руки Германи.

— Что такое?

Она издала короткий сдержанный смешок, затем подняла глаза и взглянула на Марию; ее лицо в свете свечи приобрело белый оттенок.

— Я уже давно хотела тебе рассказать об этом, но так и не смогла.

— Германи, мне ты можешь рассказывать все, что угодно.

— Да, должно быть, это вино… Мария, это насчет Руди.