Читать книгу "Между двух огней - Ольга Егорова"

Вот Инга, лежит на берегу. Темные очки сдвинуты на лоб, глаза прищурены от яркого света. Лямки купальника спущены вниз, плечи открыты солнцу. Кусок неба в углу – голубой и прозрачный до невозможности.

На следующей фотографии – Павел. Лежит, кстати, на той же самой бледно-розовой подстилке. Улыбается. И не улыбается даже, а смеется по-настоящему. В руке – надкушенное яблоко. Одна щека странно оттопыривается – видимо, за щекой тоже яблоко. Что это, интересно, его так рассмешило?

Инга и Павел – вдвоем. Небо почти темное, вечернее. Вода – в белых барашках, море похоже на блестящую рыбью чешую или на красивую черепичную крышу. Ее голова у него на плече. Она улыбается. У Павла вид абсолютно серьезный и немного торжественный.

Снова вдвоем, на этот раз в какой-то маленькой прибрежной кафешке, за круглым пластмассовым столиком. Бутылка вина, в круглой тарелке – крупно нарезанная влажная брынза, не очень свежий букетик каких-то полевых цветов, вместо вазы – одноразовый пластиковый стакан.

Таких снимков очень много. В тот год они отдыхали на море достаточно долго. Наверное, целый месяц. Даты, автоматически проставленные в нижних уголках фотографий, подтверждали ее предположение. Почему-то раньше она никогда не обращала внимания на эти неприметные цифры. Первое, третье, десятое, семнадцатое, двадцать третье июня.

Почти весь июнь этого лета.

– Почти весь июнь этого лета, – повторила Инга вслух.

Зажмурила глаза. Захлопнула альбом.

Снова открыла наугад и снова увидела в уголке фотографии шесть цифр. Перевернула страницу – тот же год, тот же месяц. Только дни – разные…

Почти весь июнь этого лета.

Она провела его у моря. С мужем.

С мужем…

И значит – не было никакого Приэльбрусья. Никакого горного спуска. Не было сломанной лыжи и разбитой коленки.

И никакого Горина не было – тоже.

Не было...

Альбом соскользнул вниз с гладкой атласной поверхности халата. Упал на пол и захлопнулся. Инга сидела, не шевелясь. Боялась пошевелиться. Боялась даже вздохнуть. Страх, который все это время жил внутри нее, свернувшись тугим коконом, в считанные секунды стал огромным и полностью вытеснил собой все остальные чувства. Подменил собой все ее существо. Не только внутреннюю, но даже и внешнюю, физическую оболочку.

Вот оно, последнее звено цепочки. Круг замкнулся.

Нужно позвонить Павлу, подумала Инга и не сдвинулась с места. Нужно встать, сказала она себе, но встать не смогла.

Почти весь июнь этого лета…

Наконец ей удалось заставить себя подняться и дойти до полки в прихожей, на которой лежал ее мобильник.

– Паша, – проговорила она, не узнавая собственного голоса. – Паша, это я. Пожалуйста, приезжай. Как можно быстрее, слышишь? Мне нужно тебе… кое о чем рассказать.

Не дожидаясь, пока Павел засыпает ее вопросами, она прервала разговор. Прислонилась к стене, ощущая сквозь шелковую ткань халата холод бетона, и так и стояла там до тех пор, пока не услышала, как поворачивается ключ в замочной скважине.

Наверное, она выглядела как-то совсем ужасно. И была даже на себя не похожа, потому что Павел, застыв возле входной двери, тревожно спросил:

– Инга?

Как будто сомневался в том, что это действительно она.

Инга кивнула в ответ.

На большее не хватило сил. Он взял ее за руку и повел за собой, как маленькую девочку. Усадил на диван, сам сел рядом, не отпуская ее руки. С каждой секундой она все сильнее чувствовала успокаивающее преимущество взрослого, сильного и мудрого человека. Его жесткая ладонь – Инга заметила это еще в первый вечер, когда он точно так же, держа за руку, как маленькую девочку, вел ее по коридорам больницы – была для нее каким-то волшебным проводником. Соприкасаясь с этой ладонью, она почти физически ощущала, как сквозь верхний слой побежденного эпидермиса страха медленно проникает внутрь теплый электрический ток спокойствия, уверенность в том, что все будет хорошо…

Павел заметил альбом с фотографиями, который по-прежнему лежал на полу, зачем-то поднял его и положил рядом с собой на диван. Наконец спросил:

– Что случилось?

Инга стала рассказывать. Сначала – о том, как через три дня после аварии к ней в палату пришел незнакомый человек. Как она удивилась сначала и как быстро потом почему-то привыкла к его присутствию и поверила в то, что в прошлом между ними на самом деле существовали какие-то отношения.

Какие именно – Инга пока уточнять не стала.

Павел слушал молча, не отпуская по-прежнему ее руки и не перебивая вопросами.

Она в подробностях рассказала ему историю их знакомства. Такой, какой выглядела она в версии Горина. И про несуществующую поездку вдвоем в Приэльбрусье. В начале июня истекшего лета…

Легкая тень удивления промелькнула на лице мужа, но он по-прежнему молчал. Хотя лицо, Инга успела заметить, стало заметно бледнее.

– Паша, – спросила она, – скажи, ты знал, что за несколько дней до аварии за мной… кто-то следил?

– Да, – коротко ответил Павел. – Знал. Ты мне говорила.

Инга благодарно сжала его руку. Если бы и сейчас он стал успокаивать ее, скрывать правду и снова твердить, что в ее жизни никогда не происходило ничего особенного – наверное, она бы не простила его. Просто не смогла бы вынести очередную порцию этой успокоительной лжи.

– Значит, теперь все сходится, – тихо сказала она.

– Что? Что сходится, Инга?

– Вчера, когда я вышла из дома, я снова его встретила. Стояла на Набережной у воды и вдруг увидела его. Он сказал, будто знал заранее, что я туда приду…

– Как это – знал заранее? Ты сама разве знала, что придешь туда?

– Нет, – вздохнула Инга, отводя глаза. – Конечно же, не знала.

Павел молчал, ожидая продолжения. Напряженность чувствовалась в его взгляде, в мелких морщинках вокруг глаз и на лбу, которых раньше она никогда так отчетливо не замечала. В его застывшей, почти окаменевшей позе, в самом его молчании сквозило это напряжение невиданной силы. Казалось, оно разрывает его изнутри.

Сердце внутри жалобно трепыхалось.

– Паша, ты прости меня. Я дура такая… Дура самая настоящая с дырявой головой. Если бы я только знала…

– Инга, – донеслось до нее будто издалека. – Инга, ты за что сейчас извиняешься?

Она подняла на него глаза, некоторое время молча смотрела в самую их глубину. Обратного пути не было.

– В тот первый вечер, когда он появился у меня в палате… Тебя еще не было. Ты ни о чем не знал, а я тогда не знала о тебе… В тот вечер, вернее, в ту ночь, мы с ним переспали.