Читать книгу "Всюду третий лишний - Бен Хетч"

В начале июля Люси по-настоящему начала доставать меня с поисками новой работы, правда, я и сам не знаю почему, но репортерская работа, которая прежде мне так нравилась, вдруг стала казаться нудной и бессмысленной. А ведь раньше я прямо-таки с наслаждением отдавал всего себя этому делу. Вот уже полтора года, как я работаю в «Бакс газетт», а какими особо выдающимися свершениями я могу похвастаться, спрашивал я себя. Интервью с мэром по вопросу ротации членов муниципального совета Эйлсбери? Единственный стоящий проект, который я освещал в газете, – это кампания за восстановление лесного массива Вельского парка, да и то впечатление от нее было испорченно тем, что я – а это важный и непростительный поступок – вбил себе в голову мысль явиться на званый обед, устроенный по этому случаю, одетым в маскарадный костюм, изображающий дерево. Джон Toy, местная знаменитость, тоже присутствовал на этом обеде. Единственная моя удача: интервью с инспектором Морзом. На мне был надувной резиновый костюм, в котором я, как мне казалось, походил на ствол конского каштана; на шлеме была щель для глаз, через которую я мог смотреть, и мне надо было прилагать нечеловеческие усилия, чтобы сгибать руку и делать короткие записи в блокноте.

– Итак, мистер Toy, какое значение имеет тот факт, что в Баксе все-таки останется зеленая зона? Мистер Toy? Не случайно я здесь, в этом костюме. Мистер Toy, подержите, пожалуйста, этот клапан, пока я буду задавать вам вопросы. Я не могу держать его и одновременно записывать. Прошу вас, помогите.

Без Дэнни вся моя жизнь стала казаться мне бессмысленной, и, вместо того чтобы сделать над собой усилие и выбраться из этого засасывающего состояния, я засел дома и стал смотреть взятые напрокат видеофильмы, и к тому же пристрастился к компьютерным играм. Я стал завсегдатаем интернет-клуба и проводил долгие часы в чате. Я задавал вопросы самому себе, а чтобы получить ответ «да» или «нет», сдвигал карточную колоду, стараясь заставить себя поверить в то, что это Дэнни помогает мне, оказывая влияние на то, какая выпадет карта.

За те несколько недель перед тем, как Люси ушла от меня, я сыграл 3000 раз в компьютерные игры, как показала в меню опция «статистика». Я по-настоящему пристрастился к игре. Игра стала для меня тем, чем раньше была работа. Чем вы зарабатываете на жизнь? Играю в компьютерные игры. Если игра ладилась – это был хороший день, если нет – дрянной. Я просто не хотел думать о чем бы то ни было.

Когда Люси затерла на моем компьютере игры («Прости, Кит, но с этим надо кончать»), я стал играть в «Минера», «Черви» и «Пасьянс», которые были в операционной системе «Windows», установленном на моем компьютере. Люси затерла и их. Затирания и восстановления компьютерных игр стали главными отличительными событиями этого периода нашей совместной жизни, да еще карты – я утром вылезал из постели исключительно ради того, чтобы взять в руки колоду. Ни одного важного для меня решения я не принимал, не обратившись к картам. «Ну что ж, Дэнни, если я сдвину колоду на пятерке, то встану, а если нет – это будет означать, что ты хочешь, чтобы я полежал еще». Карты, заняв место Дэнни, стали моей движущей силой. «Может, мне поесть? Может, мне позвонить такому-то?» Где колода?

Вечером в десятом часу Люси обычно возвращалась из Лондона в Уитчерч, и я чувствовал такое облегчение оттого, что вижу рядом с собой живого человека, что едва не кричал от радости, хотя через несколько минут она поднимала крик из-за того, что я не помыл посуду. Затем начинался спор из-за ужина. Люси укоряла меня за то, что я ничего не приготовил, а она устала настолько, что не в силах ничего делать, – она ведь работает. Затем она ругала меня за то, что я не мылся и от меня воняет; за развал в доме; за то, что я больше не встречаюсь ни с кем из приятелей, потому что мне просто нечего рассказать о себе; за то, что ей вообще осточертела вся атмосфера, которой я окружил себя после того, что случилось с моим братом.

Как раз в середине этого периода непрерывной ругани и ссор меня уволили из газеты с должности нештатного обозревателя телепрограмм. В редакцию пришли сотни гневных писем из-за того, что в заключении безобидной рецензии на «Древности, которые мы видим вдоль дорог выставленными на продажу» я позволил себе высказать мнение о том, что по воскресным вечерам должны быть специальные телепередачи для пожилых и старых – телевизионные вечера для пенсионеров. Ведь яснее ясного, что все эти передачи с Торой Хайрд, Джуди Денч и Хью Скалли – даже с вкраплениями реклам ортопедических матрасов и панталон для страдающих паховой грыжей – им совершенно неинтересны. Можно даже придумать специальные позывные для этой категории телезрителей: конечно, не «Три льва на футболке», а «Три глазированные слойки на салфетке». Ведь три глазированные слойки на салфетке – предмет постоянных мечтаний.

Конечно, в этот период времени я был не совсем тем, кем был прежде, но, согласитесь, ведь и мне необходима хоть какая-то свобода действий. Та шутка по поводу грыжи и еще одна, по поводу гречки на коже рук, распространились довольно широко и явились теми искрами, из-за которых разгорелся весь сыр-бор. Некоторые из писем были откровенно злобными. Были и такие, в которых банальные причитания вроде «вы тоже не всегда будете молодым» перемежались с высказываниями о том, что им до смерти надоело мое высокомерие и язвительные непристойности, которыми пестрят мои обзоры. Авторы нескольких писем даже выражали надежду на то, что я к старости, возможно, обновлю свой журналистский стиль.

Алекс Хеммонд, первый заместитель главного редактора, позвонил мне и сообщил об общественном протесте, вызванном моими обзорами, в связи с которым главный редактор хотел бы видеть в следующем номере мои пусть шутливые, но искренние извинения. Я написал, что мои обзоры превратили меня в подобие Салмана Рушди, вынужденного скрываться от гнева пенсионеров. В наказание за написанное мною, продолжал я свое извинение, моя бабушка заставляет меня смотреть вместе с ней «Больницу для животных», а что касается панталон для страдающих паховой грыжей, то я и сам вынужден был носить их после травмы, полученной на футбольном поле.

На следующее утро я показал написанное Алексу Хеммонду; он сказал, что это, кажется, то, что надо. Но то, что произошло на следующей неделе, было просто кошмаром: десятки разгневанных пенсионеров, которых не удовлетворили мои извинения, беспрерывно звонили в редакцию.

Всякий раз, идя по Маркет-сквер, я ожидал, что вот сейчас получу удар по голове толстой шишкастой палкой, с которыми ходили старики. Проходя мимо почтамта, автобусных остановок или комиссионного магазина, выручка которого поступала в благотворительный фонд борьбы с раком, я инстинктивно прибавлял шаг. Пенсионеры стали казаться мне неким единым аморфным существом, одним огромным поношенным грубошерстным пальто, пропитанным ненавистью, которое, как голодное дикое животное, кралось по моим следам. Кроме этого, я, казалось, не чувствовал больше ничего.

Неожиданно мне позвонил Стив Пенди.

– Есть что-нибудь такое, в чем вас в действительности можно упрекнуть, если ретроспективно просмотреть все, вами написанное?

Я ответил, что гречка на коже рук была понята неправильно. На этот раз Стив показался мне весьма добродушным. Поток жалоб показал, как много людей читают мои обозрения. Спустя неделю какие-то суки прицепились к тому, что я, разбирая очередной фильм навязшего у всех в зубах сериала «Дорожные странствия Сутти и Свиппа», сделал описку в имени: написал «Суттэ» вместо «Сутти». Они тоже ждали извинений. И это не было акцией пенсионеров. Просто, после моего отпуска по семейным обстоятельствам, редакционное начальство хотело выставить меня вон.