Читать книгу "Синдром паники в городе огней - Матей Вишнек"

— Я был бесплоден, понимаете? Я был бесплоден, но жена все же одарила меня ребенком…

Люси ничего не знает. Но, может быть, она имеет право знать… Люси, конечно, его законная дочь, но не биологическая. Люси — биологическая дочь одного грека с острова Гидра. Он сам узнал обо всем этом, то есть, скажем так, этот нюанс от своей жены, шесть месяцев назад. Перед смертью жена открыла ему эту страшную тайну… И вот теперь он просит меня, чтобы после его смерти я осведомил об этом Люси. Чтобы она поехала на остров Гидру, у Пелопоннеса, и остановилась в определенном отеле, в отеле, расположенном недалеко от порта, там еще на первом этаже ресторан. Отель или пансионат Анастасиоса Севасти… Кто знает, может, этот Анастасиос Севасти еще жив…

Я слишком устал, и в мозгу у меня все перепуталось, так что я хорошенько не понял, что говорил мне отец мадам Детамбель. Однако я кивал на каждое его слово и поклялся ему, что сам свожу Люси на остров Гидру.

— Пусть это будет сразу же после моей смерти, — настойчиво повторил старик.

— Сразу же после вашей смерти, — поддакнул я.

Старик стал с натугой подниматься вверх по лестнице, ретируясь в свою мансарду. Я хотел было ему помочь, но он сказал, что справится сам. Так что я попал в когти господина Z., который обнял меня, поцеловал в обе щеки, долго жал мне руку, а потом спросил:

— У тебя нет издателя?

Но тут же со смехом заговорил о мсье Камбреленге и стал меня выспрашивать. Что я знаю об этом человеке? Он правда издатель или самозванец? Давно ли я знаком с мсье Камбреленгом? И каких авторов уже опубликовал этот мсье Камбреленг, у которого нет ни визитной карточки, ни офиса, ни адреса, ни… единственная книга, которую он видел с маркой «Издательство Камбреленг», представляла собой какое-то месиво из белиберды, и называлась она «Слова нашей жизни». Нечитабельная книга, на обложке — ни имени автора, ничего, и никто ее не покупал. Да и как можно купить книгу, которая есть бессвязная смесь из пятисот тысяч слов, списанных с этикеток и рекламных щитов?

Квартира мадам Люси Детамбель оказалась больше, чем представлялось мне сначала. За множеством неприметных дверей были маленькие комнатки, обставленные со вкусом, по большей части старинными вещами, вероятно, купленными в разное время у антикваров. К четырем утра я так обессилел, что зашел в одно такое крохотное помещеньице и сел в кресло, чтобы вздремнуть. Я проспал с четверть часа, и мне приснилось, что я в Бухаресте, на Северном вокзале, только что сошел с поезда и хочу поехать домой. Но где мой дом в Бухаресте, я уже не знал, потому что своего дома в этом городе у меня никогда не было, я жил в разных мансардах и подвалах и сменил, может быть, десять домов за десять лет. Причем в кармане у себя я нащупал ключ, явно ключ от одной из мансард, я еще как бы не съехал с квартиры, там оставались мои вещи, я точно знал, что ничего не изменилось в этой каморке, вот только никак не мог вспомнить, где ее искать — у Пожарной башни, на Пьяца Росетти, у Военной академии?

Я проснулся посреди этих раздумий и вдруг заметил, что рядом со мной, в другом кресле, тоже кто-то есть. В кресле спал человек с лицом клоуна, тот, что долго беседовал с мсье Камбреленгом, и на сей раз я его узнал. Это был Эжен Ионеско. Как Эжен Ионеско попал на эту бестолковую и беспорядочную вечеринку, я не знал, и никто не предупредил меня, что великий драматург будет среди приглашенных… Мне хотелось с ним заговорить, но разбудить его я не посмел. Он тоже устал, Ионеско, может быть, выпил не один стакан, и потом он был уже в возрасте…

Однако его круглое лицо клоуна выражало беспокойство, Ионеско спал, но его мозг не отдыхал. Что он видит в этот момент во сне, Эжен Ионеско, подумал я. Посмотрел на часы, но часы, похоже, встали. Во всяком случае, секундная стрелка не двигалась.

Ионеско заснул с недопитым стаканом шампанского в руке. Я осторожно вынул стакан у него из сжатых пальцев, потому что при первом же движении он мог пролить его себе на колени. Поставил стакан на низенький столик между нашими креслами и стал ждать. Нет, Ионеско был не похож на того, кто спит поверхностным сном. Он был в самой его пучине и на время прервал все свои связи с миром.

В решимости терпеливо ждать, пока Ионеско сам не зашевелится^ нечаянно снова уснул, а в тот момент, когда проснулся, от какого-то неприятного запаха, Ионеско уже исчез. Меня обнюхивала собачья морда. Это чей-то мопс переходил из комнаты в комнату, проведывая последних гостей, полегших кто где на кушетках, в креслах, на стульях.

Было семь утра, когда я вышел, в одиночестве, на улицу. Я направился к Люксембургскому саду, который уже был открыт. По-моему, я был первым посетителем, и один из сторожей сердечно приветствовал меня взмахом руки. Этот сад всегда казался мне немного сюрреалистическим, особенно из-за того, что деревья там стояли с математической строгостью, как солдаты в строю на огромном дворе казармы. Я пошел в сторону бульвара Пор-Рояль и Обсерватории. Мсье Камбреленг когда-то показал мне одну из аллей, он утверждал, что там любил гулять Беккет. Я поискал ее и нашел, но не был уверен, что нашел правильную. Хотя у призраков нет адреса, иногда надо точно знать, где их можно найти. Но мне лично грех было жаловаться. За двадцать с лишним лет, что я жил в Городе огней, я собрал несметное число адресов разных призраков. Среди моих знакомых было даже больше призраков, чем живых людей, меня вообще всегда тянуло к призракам. Самые занятные разговоры были у меня с ними, и с ними я совершал самые прекрасные прогулки по Парижу.

У выхода из Люксембургского сада я встретился с японкой, которая как раз входила в ворота. Это была молодая женщина, одетая со вкусом и с воздушной, как у манекенщиц, походкой. Я внимательно смотрел — не станет ли ей сейчас дурно, прямо при мне. Но нет, японка улыбнулась и прошла мимо.

56

Удар собственной рукописью по голове, полученный мсье Пантелисом Вассиликиоти от мсье Камбреленга, не остался без последствий. С этого момента мсье Пантелис начал забывать, и в довольно-таки быстром темпе, все языки, которые он знал. Его память таяла, как кубик льда, и это таяние началось с собственных имен.

Первым, кто заметил, что происходит с почтенным писателем-полиглотом, был мсье Камбреленг. Правда, поначалу он не сообразил, что именно запустило в ход эту трагедию.

— Что мне с ним делать, он стал невыносим. Приходится выслушивать его часами… Вы бы меня сменили. Давайте слушать его по очереди, — призывал нас всех мсье Камбреленг.

Наблюдение мсье Камбреленга скоро стало очевидностью для завсегдатаев кафе «Сен-Медар». Все чаще и чаще в ходе беседы мсье Пантелис Вассиликиоти осекался, не в состоянии вспомнить имя того или иного писателя, художника, режиссера, музыканта или актера. А чтобы как-то выйти из положения, прибегал к многословным отступлениям, пока собеседник сам не угадывал имя того, о ком шла речь.

Иногда имя угадывали быстро — по названию какого-то из сочинений автора. Например, мсье Вассиликиоти говорил: