Читать книгу "Голубь и мальчик - Меир Шалев"

Рабочий методично и последовательно обрушивал кирпичи, расширяя дыру вокруг первого пролома. А когда стена превратилась в груду обломков, кирпичей и пыли, на нее навалились оба китайца с большими лопатами и затолкали весь этот мусор на мусорный прицеп, поставленный трактористом внизу, во дворе.

— Да будет свет! — сказала Тирца. — Смотри, сколько стало вдруг света в твоем доме.

Рабочий с молотом разрушил еще две внутренние стены, а потом дисковой пилой расширил оконные проемы в наружных стенах. Китайцы слили остатки воды из ржавых водопроводных труб и извлекли их наружу, вытащили из стен электрические кабели, которые валялись теперь на земле, лишенные силы, точно мертвые змеи, и вырвали подоконники, дверные косяки и притолоки.

А высокому парню Тирца сказала:

— А ты спустись вниз и поставь вариться большую кастрюлю супа, чтобы у нас было что есть на обед.

— Какой суп? — смутился он.

— Тот, который ты любишь есть в доме твоей матери.

— Но я не умею варить ее суп.

Тирца протянула ему мобильный телефон из своего кармана:

— Возьми. Позвони ей и спроси, как она готовит.

Парень отошел в сторону, начал говорить по-русски и подробно записывать, потом подошел и сказал что-то Тирце, получил у нее ключи от пикапа и немного денег, уехал и вернулся. И некоторое время спустя от газовой плитки внизу уже поднимался хороший, вкусный запах. Парень приготовил суп, большой и густой, которому научила его мать — из картошки, крупы, лука, корешков, костей и моркови, чеснока и мяса, — и спросил Тирцу, когда подавать.

— Как только будет готово. Я умираю от голода.

И когда стало готово, парень ударил по железной трубе, которую тракторист повесил на лимонное дерево, и позвал всех на первую трапезу в моем новом доме.

6

Назавтра Тирца отослала русского парня и дюжего рабочего на другие свои строительные площадки, и мы остались с двумя китайцами.

— С ними мы будем работать до конца, — сказала она, — кроме нескольких специалистов, которые придут потом.

Эти двое поднялись на чердак. Послышались звуки пилы и удары топора. С потолка, застилая комнату пылью, полетели вниз куски старой, рассыпающейся на лету штукатурки, обнажая проржавевшую металлическую сетку. Голуби, которые жили на чердаке и до самого последнего мгновенья надеялись, что это ошибка, теперь с испугом выпорхнули оттуда, немного покрутились по комнате и вылетели через большое новое окно.

Я сказал Тирце, что мама наказала мне прогнать их из дома.

— Она была абсолютно права. Прогнать этих пакостников и позаботиться, чтобы не вернулись. Забить каждую щель и дыру. Только этого тебе здесь не хватает, голуби на твою голову.

Удаление потолка удвоило пространство дома, и его заполнило гулкое эхо. Тирца поставила лестницу, залезла наверх, умело прошла по балкам, нашла голубиные гнезда и тут же раздавила их носком ботинка. Сверху упали тонкие хворостинки, покрытые пометом, и с ними несколько белых яиц, которые раскололись при падении.

— Голуби, — сказала она, — очень приятны в полете, когда на них смотришь, и еще приятней, когда приносят письма, а приятней всего с рисом и пряностями. Но на крыше они очень неприятны. Только не у нас, приятели. Идите искать себе другой дом.

И спустилась.

— Хочешь поработать?

— Хорошо, — сказал я, — но помни, что я ничего не умею. Дай мне что-нибудь попроще.

Она расколола две плитки в дальнем углу пола и протянула мне лом:

— Возьми этого приятеля в руки, выломай все оставшиеся плитки и вывези их на прицепе вместе с мусором от потолка.

Меня веселила покорность плиток, их послушное отделение от пола, исчезновение следов всех тех ног, которые ступали в этом доме до меня. Я сбрасывал всё в тачку и отвозил в конец комнаты, на то место, где в начале работы была стена, а сейчас красовался огромный проем, открывавший вид на далекие холмы. Я переворачивал тачку в стоявший внизу прицеп и возвращался обратно. Потом прочистил пол большой жесткой метлой, пока не дошел до слоя бетона.

— Прекрасно, — похвалила меня Тирца. — Я люблю этот этап, когда открывается максимальная высота, от бетона до черепицы, без пола и потолка, самое большое возможное пространство.

В этот момент во дворе появился Мешулам с каким-то худым жилистым стариком, у которого были такие широкие ладони, как будто он одолжил их у кого-то другого.

Лицо Тирцы осветилось.

— Это Штейнфельд, который настилает полы. Наш самый старый работник. Я его знаю со своего рождения, ему уже тогда было сто лет, посчитай, сколько ему сейчас.

В своей огромной руке Штейнфельд нес ведро, в котором болтались гибкая, длинная и прозрачная трубка, маленькая лейка и деревянный складной метр. Толстый желтый карандаш торчал у него из-за уха, а за спиной висел старый школьный ранец, с потертой кожей, облезлыми пряжками и такими старыми ремнями, что они вызывали подозрение, не был ли сам Штейнфельд тем первоклассником, который когда-то носил этот ранец.

Он нарисовал на одной из стен маленький треугольник, метром выше уровня бетона.

— Держи здесь этот конец, парень, — протянул он мне один конец прозрачной трубки.

— Это не рабочий, Штейнфельд, это хозяин дома, — сказала Тирца. — Рабочий — это вон тот китаец.

— Китаеза? На каком языке я ему объясню, что нужно делать? На идише, на арабском?

Он влил воду в другой конец трубки, который держал сам, и начал тянуть ее по горизонтали от стены к стене, и из комнаты в комнату, и из угла в угол, и от проема к проему, повсюду прикладывая ее к стенам, и рисуя на них свои маленькие треугольники, и то и дело напоминая мне издали криком: «Стой там, не двигайся!»

— Ты понимаешь, что вы делаете? — спросила меня Тирца.

— Нет.

— Вы делаете штихмус.

— Теперь я понял. Всё ясно.

— Ты не помнишь из школы закон сообщающихся сосудов? Все эти маленькие треугольники, они точно на одной высоте. По ним потом будут отсчитываться все высоты в доме — пола, дверных порогов, подоконников, окон, всех горизонтальных поверхностей. Интересно, правда?

— Остается надеяться, что это и точно.

— Ты что?! Штихмус — это самый точный способ, какой только существует. Это тебе не измерение метром, или рукой, или на глаз. Это не измерение относительно пола или потолка. Штихмус меряет высоту относительно всего мира. Разве тебе не лестно, что подоконник окна над твой кухонной раковиной и подоконник окна в спальне находятся на одном расстоянии от центра Земли?

— О да, — сказал я. — Это очень лестно, несомненно.

Глава тринадцатая

1

На мемориальной доске со списком погибших учеников районной школы Иорданской долины есть также имя Малыша, но, по правде говоря, ученик он был так себе, занятия почти не посещал, и учителя не переставали делать ему замечания. В пятнадцать лет он решил, что голуби интересуют его больше всего, чему его учат в школе, а еще через два года Мириам сказала ему, что и ей больше нечему его учить.