Читать книгу "Неадекват - Александр Варго"

Натягиваю штаны. Отвечаю искренне – этого я ждал бесконечные три минуты:

– Конечно.

Объясняет, где что помешать и где переключить, если закипит. Куда чего насыпать, где пока крышку не трогать. Что именно достать из холодильника через десять минут и поставить на теплую плитку.

– На двойку включай, не больше, – распоряжается она напоследок. Убегает, на ходу оттирая белое мятым фартуком.

Остаюсь один.

Если не считать дома, который за мной присматривает. Или нет? Или сейчас у него куда больше хлопот, чтобы обращать внимание на одного из своих потерянных, падших ниже некуда слуг?

Лезу в карман, нащупывая склянку.

Леденею, вдруг представив, что во время секса та могла выскользнуть и разбиться. Но вот пальцы хватают что-то цилиндрическое, холодное, гладкое. Трясущимися руками держу пузырек перед собой. Бросаюсь к подносам с ужинами, чуть не опрокинув на себя сковороду с шипящими на ней запанированными кусочками мяса.

Беру стакан с морсом, ставлю перед собой. Открываю крышку колпачка, чуть не ломаю ноготь. Стараюсь не втягивать резкий мускусный запах. Замираю, пытаясь понять, сколько капель «Зажигалки» требуется влить для достижения нужного эффекта…

Вздрагиваю, вдруг представив, что в этот самый момент Эдик крутит каменные диски, вдыхая в стражника новый заряд, и плещу через край. Почти половину приготовленного Пашком. Закрываю склянку и прячу в кармане. Теперь обратного пути нет.

Перемешиваю, нюхаю. Пахнет брусникой и малиной, так и подмывает сделать глоток.

Смотрю на дверцы лифта. Решение приходит молниеносно.

Кухонным ножом, едва не полоснув по пальцу, вскрываю крышку пульта управления. Подцепляю первый попавшийся проводок, перерезаю одним движением, и снова ставлю пластмасску на место.

В висках стучит так, что я не слышу звуков готовки. Задыхаюсь, меня тошнит. Опустошение после звериной случки превращает мышцы в кисель, а кости – в вафельные трубочки, готовые подломиться под тяжестью тела.

Выдергиваю из тумбы двухуровневый темно-коричневый поднос с хромированными П-образными ручками. Составляю на него тарелки и стаканы. Морс с «Зажигалкой» стараюсь не упускать из виду ни на секунду. Словно кто-то способен подменить его, передвинуть и смешать все мои планы.

Тяжело, но я справляюсь. Как когда-то асфальт, теперь сил мне придают злость и неукротимое желание довести дело хоть до какого-то финала. Иду в подвал, ногой распахивая створки кухонной двери.

Все будет так, как я задумал.

Впрочем, мне уже все равно, и продолжать действовать не мешает даже гудящая рана на спине.

На лестнице встречаю Марину, уже сменившую платье. На ходу застегивая пуговицы на боку блузки, она замирает. Недоуменно осматривает поднос и накрытые жестяными полусферами тарелки.

– Лифт сломался, – поясняю, не дав задать вопроса. – Отнесу так. Ух, и проголодался же я после такого. – И добавляю, чтобы скомкать так и не начавшийся разговор. – Там у тебя пригорает, прости…

Она несется наверх, успев лишь застенчиво улыбнуться. Течет растопленным маслом, клюет на самую топорную, неподготовленную лесть. Предвкушает продолжение, которого не будет. Ничего уже не будет. Или для меня лично, или для нас всех…

В казарменном зале Пашок и Эдик. Последний стоит перед зеркалом в личной отсечке, счищая с плеч невидимые пылинки. Химик бродит по комнате загнанным зверем. Скучает, мается. На кровать не садится, чтобы не помять брюк.

– О, доставка в номер, – говорит он. – А чего, нах, не на лифте?

– Сломался, сука. Да так вовремя!

– Спасибо, конечно. – Он смотрит на створки подъемника, будто желает телепатически убедиться в правдивости моих слов. – Но, братюня, тебя только за смертью посылать…

За ней я и ходил.

Улыбаюсь, устало и почти счастливо. Ставлю поднос на общий стол. Тут же сую в руки Пашка накрытую тарелку и стакан с морсом. Обычным морсом, если я ничего не перепутал.

– Ешь быстрее, опаздываем, – бормочу торопливо и деловито, что недурно сочетается с моим растрепанным видом. – Маринка майонезом устряпалась, видели, наверное? Меня попросила помочь. Эдик, вот, держи.

Едва ли не впервые за время своего пребывания здесь вхожу на его суверенную территорию. Держу в одной руке тарелку. В другой – чуть подрагивающей – стакан.

– Поставь на стол, – не глядя на меня, отмахивается тот. Застегивает пиджак, под которым я угадываю очертания пистолетной кобуры. – Я не голоден. У вас пять минут, затем быстро в гараж, скоро начинаем.

Руки отказываются слушаться, я чуть не роняю ношу. Ставлю в указанное место, лихорадочно соображая, что делать, если старший слуга не притронется к морсу с «Зажигалкой».

Выхожу в общее пространство.

Пашок, нависая над тумбой, стоя наворачивает теплую картошку с котлетой. Приближаюсь, беру третий стакан, делаю глоток. Если я все-таки перепутал, сейчас выпью все до дна, и будь, что будет…

– Ты все время с ним? – невзначай спрашиваю жующего парнишку, киваю в сторону занавески. – Никуда не отлучался?

Щуплый смотрит на меня, словно пытается понять, не закинулся ли я его зельем в этот неподходящий момент. Брови танцуют, будто еще не определились, какому выражению лица больше должны соответствовать. Наконец гримаса замирает в маске сочувствия к буйнопомешанному.

Говорит:

– Нет, почти сразу за мной пришел.

Чтобы скрыть неловкость и страх, вдруг спрашиваю, неожиданно даже для себя:

– А может, ставки?

Пашок не доносит вилку до рта. Не размыкая губ, возвращается к своей мерзотной привычке ощупывать языком зубы и десны, издавать негромкие сосущие звуки. Эдик, оторвавшись от бумаг, выглядывает в зал, меряя меня недоверчивым взглядом.

– Там же сейчас состязания начнутся? – продолжаю с видом лихим и придурковатым. Надеясь, что мое возбуждение будет списано на лихорадочные приготовления к Ирлик-Кара-Байраму. – У меня нынче с деньгами не очень… – Смотрю на Пашка и понимаю, что тот уже совершенно точно забрал деньги из тумбы. Все мои средства, которые уже не нужны. – Кризис, знаете ли. А так хоть отыграюсь вдруг. Эдик, займешь косарик?

Аптекарь все еще выискивает в моих зрачках признаки наркотического опьянения. Хмурится недовольно и пугливо, лижет зубы. Сам наркоман со стажем, он отлично знает, что наркоманам нельзя верить. Никогда. Ни в чем. Но повелся на толстую пачку купюр и теперь определенно жалеет.

Мы танцуем в лодке, несущейся к водопаду.

Мы персонажи картины маслом по холсту, замершие навеки.

– Не занимайся глупостями, Денис.

Дворецкий недоволен, но ворчит без злости. Поправляет бабочку, выходит из-за занавески… Но вдруг замирает, возвращается и берет с тумбы стакан. Свойстакан.