Читать книгу "Я, ты и любовь - Джасинда Уайлдер"

— Ты в состоянии вести машину, сынок? — спрашивает он самым нейтральным голосом.

— Со мной все прекрасно. И я тебе не сынок.

Со мной все далеко не прекрасно, но это не важно.

Кое-как доехали до больницы. Когда я собирался вылезти из машины, Джим положил руку мне на локоть.

— Погоди секунду, Кольт.

Я знаю, о чем будет разговор.

— Не время, Джим.

— Нет, именно сейчас и время. — Хватка становится крепче. Я готов сорвать с себя его цепкие пальцы, но сдерживаюсь. Он меня не боится, а зря. — Она моя дочь. Единственный ребенок.

Я опускаю голову, ныряя на дно практически исчерпанных запасов самообладания.

— Я люблю ее, Джим. Клянусь моей треклятой душой, я не знал. Я бы ее никуда не отпустил, если бы знал. Она… Она убежала. Испугалась.

— Как ты мог поставить ее в такое положение после всего, что она пережила? — Хоторн тоже расстроен, испуган и зол.

Это я могу понять.

— Во-первых, это пережили все мы. Во-вторых, между нами завязались отношения, и я, блин, ни хрена не собираюсь отчитываться перед тобой ни сейчас, ни потом. Она взрослая и сама сделала свой выбор. Мы хорошо подходим друг другу. — Я заставил себя поглядеть Джиму в глаза. Черт побери, они были так похожи на глаза Нелл, что я едва не застонал. — Я о ней позабочусь. Сейчас и потом. Всегда буду рядом.

Хоторн не отвечает, он сидит и сверлит меня взглядом. Я вижу перед собой не только отца, но и бизнесмена с головой на плечах и твердым характером, привыкшего составлять мнение о человеке быстро и точно.

— Может, она и взрослая, но она моя дочь. Мой ребенок. — Его голос стал низким и угрожающим. — Заботься о ней, Кольт, ей и так от жизни досталось. А теперь еще и это? Смотри, Кольт, заботься, так тебя перетак, или, клянусь Богом, я тебя убью.

Эта угроза была, на мой взгляд, излишней, но я его понял. Я не отводил глаз, позволив Хоторну увидеть чуток моей темной стороны — подонка, который давно выучился никогда ни перед кем не отступать. Спустя долгое время Хоторн кивнул. Я вылез из машины и пошел в больницу. У медсестры за столом спросил номер палаты Нелл.

Сто сорок один, интенсивная терапия.

Ботинки скрипят на кафельной плитке. Острый запах антисептика щиплет ноздри. Искаженный женский голос неразборчиво скрежещет что-то по внутренней связи. Молодая брюнетка в бордовом хирургическом костюме спешит мимо меня с планшетником в руках.

Я считаю палаты — сто тридцать семь, сто тридцать девять… сто сорок один. Шторка задернута. Ровно попискивает монитор. Я замираю у разреза шторы, взявшись за пластик дрожащей рукой.

Ко мне подошла пожилая, худая как спичка женщина с очень светлыми волосами, стянутыми в строгий узел.

— Она спит. Сейчас готовятся анализы, позже врачи сделают больше.

— У нее по-прежнему идет кровь?

— Угрожающего жизни кровотечения уже нет, но кровь, как вы сказали, еще идет. — Она посмотрела на меня, постукивая историей болезни о ладонь. — Вы отец?

Я едва не задохнулся.

— Вообще-то я ее бойфренд, — очень тихо, почти шепотом сказал я.

Женщина спохватилась:

— Ох, простите. Как бестактно с моей стороны… — Она повернулась, собираясь идти по своим делам. — Можете войти и посидеть с ней, но не будите, пусть спит.

Господи, Нелл белая как снег и такая хрупкая… В ноздрях трубки, в запястье иголки.

Я сидел и молчал. Я не говорил с ней, потому что не знал, что сказать.

Пришли медсестры и увезли ее на кровати. Нелл не спит, она без сознания. Обойдусь без эвфемизмов. Проснется ли она? Врачи ничего не говорят. Может, и нет.

В конце концов я забрел в часовню — не молиться, а посидеть в тишине, отдохнуть от больничных запахов, от смрада болезней и смерти, от скрипа резиновых подошв по кафелю, эха голосов и пищания мониторов. Подальше от лиц, похожих на мое, — серьезных, печальных, озабоченных, испуганных.

На витраже — фиолетово-красном и сине-желтом — изображено то, о чем мне знать неинтересно. Выточенный на станке, крест цвета коричневой грязи огромен и пуст.

В часовне меня нашел отец. У него в руках моя первая гитара в потертом, поцарапанном футляре, неизвестной марки, рыжая, со стальными струнами. При виде нее вся навалившаяся дрянь вдруг отодвинулась. Не знаю, зачем он принес гитару, но я был ему благодарен.

Мы одни в часовне. Отец говорит, не глядя на меня:

— Я должен просить у тебя прощения всю жизнь, Кольт. Ты хороший человек.

— Ты меня не знаешь, отец. И никогда не знал. Ты не знаешь, какого дерьма я наворотил.

— Но ты здесь, и видно, что ты ее любишь. Ты всего добился сам, без нашей помощи. Мы должны были тебе помогать, но… Прости меня.

Я вижу, с каким трудом он произнес два последних слова. Можно подумать, этого достаточно… Ладно, сойдет для начала.

— Спасибо, отец. Жаль, что я не услышал этого от тебя много лет назад.

— Я понимаю, это не исправит того, как мы обращались с тобой, пока ты рос, что позволили уехать и пробиваться самому. Ты был слишком молод, но я… я думал…

— Только о карьере и своем золотом мальчике. — Я пригладил волосы шершавой ладонью. — Я понимаю и не хочу говорить об этой фигне. Все кончено, забыто, остывшие новости. Я здесь ради Нелл, а не чтобы наводить мосты, разрушенные десяток лет назад.

Я открыл футляр и вынул чудовищно расстроенную гитару. Открыв клапан маленького отделения у грифа, вынул пакетик со струнами и принялся менять их и настраивать гитару. Отец молча смотрел на меня, думая, вспоминая, а может, и сожалея.

Ей-богу, мне это было по барабану.

В конце концов, он ушел, не сказав больше ни слова.

Тогда я начал играть. Музыка пришла непрошеной и лилась как река. Я сгорбился над гитарой, сидя на твердой скамье посреди часовни, глядя на свои изношенные, в масляных пятнах ботинки «тимберленд». Я едва слышно напевал, с головой уйдя в сочинительство — в такие минуты музыка берет в плен и выжигает во мне слова и мелодию.

— Мистер Кэллоуэй? — послышался робкий женский голос. Я слегка повернул голову ко входу в часовню, давая понять — я слушаю. — Мисс Хоторн проснулась, спрашивает вас.

Я кивнул, уложил гитару в футляр и понес ее за медсестрой в палату.

Когда я вошел, Нелл закусила губу, расчесывая шрамы на руках указательным пальцем. Я пододвинул к кровати жесткий пластиковый стул для посетителей, взял пальчики Нелл своей огромной лапой и перецеловал каждый сустав и всю ладонь, силясь, блин, снова не разреветься как девчонка.

Она смотрела на меня серо-зелеными глазами с покрасневшими веками, такими красивыми и такими скорбными.

— Кольт… Колтон… Я…