Читать книгу "Светлячок надежды - Кристин Ханна"

Мара уже на ногах, держится за Пакстона, словно боится упасть без его поддержки. Теперь я вижу, что в брови у нее продето колечко, а в волосах фиолетовые пряди. Она натягивает джинсы, подбирает с пола грязную куртку.

– Мне надоело притворяться такой, какой вы меня хотите видеть, – говорит Мара. Из глаз ее текут слезы, и она раздраженно смахивает их. – Я бросаю колледж и уезжаю отсюда к черту. Я хочу жить своей жизнью. – Надевая туфли, она вся дрожит. Мне видно даже отсюда.

Пакстон одобрительно кивает.

– Это разбило бы твоей маме сердце. – Таким злым я Джонни еще не видела.

Мара пристально смотрит на него.

– Она умерла.

– Идем, Мара, – говорит Пакстон. – Пора убираться отсюда.

– Не уходи, – шепчу я. – Он погубит тебя.

Мара поворачивается. Ноги ее не держат, и она натыкается на стену.

– Ты говорила, что каждой девушке раз в жизни нужен поэт. Я думала, ты понимаешь. Несмотря на всю эту чушь вроде «я могу только любить тебя».

– Что она сказала? – кричит Джонни. – Девушке нужен поэт? Господи, ради…

– Он тебя погубит, – повторяю я. – Вот что нужно было тебе сказать.

– Да. – Лицо Мары становится жестким. – Расскажи мне о любви, Талли. Ты ведь так много о ней знаешь.

– Она – нет, но я знаю. – Джонни обращается к Маре. – И ты тоже. Твоя мама не хотела бы видеть тебя рядом с этим парнем.

Глаза Мары становятся безжизненными и пустыми.

– Не вмешивай ее сюда.

– Ты едешь домой, немедленно, – говорит Джонни. – Или…

– Или что? Могу вообще домой не возвращаться? – огрызается Мара.

У Джонни такой вид, словно почва уходит у него из-под ног. Но я вижу, как он зол.

– Мара…

Она поворачивается к Пакстону:

– Забери меня отсюда.

Я задыхаюсь. Неужели все так быстро закончилось? Я слышу, как захлопывается дверь, и поворачиваюсь к Джонни.

– Пожалуйста, Джонни…

– Не надо. Ты знала, что она спит с… этим типом. – Голос у него дрожит. – Не понимаю, какого черта Кейт терпела тебя столько лет. Одно я знаю точно: хватит. Это твоя вина. Больше не смей приближаться к моей семье.

Впервые за все время нашего знакомства Джонни поворачивается ко мне спиной и уходит.

17

– О Талли!

Сквозь слабый шелест вентилятора и писк кардиомонитора я слышу укоризненный голос Кейт. Я забываю, где находится мое тело – вернее, пытаюсь забыть – и переношусь в счастливые времена. В четырехугольный двор в Университете Вашингтона.

Я лежу на траве. Мне кажется, я чувствую, как колкие травинки касаются моей кожи. Я слышу гул голосов, то отчетливый, то далекий. Он словно шум волн, накатывающих на галечный пляж. Чистый и яркий свет обволакивает все вокруг, дает ощущение покоя, совсем не соответствующее воспоминаниям, которыми я делилась с Кейт.

– Ты позволила им обоим уйти?

Я перекатываюсь на бок и смотрю на прекрасный, сияющий образ моей лучшей подруги. В исходящем от нее приглушенном сиянии я вижу нас обеих – тех, кем мы были когда-то – две четырнадцатилетние девочки, слишком сильно накрашенные, с выщипанными бровями, сидят на моей кровати, разложив журналы «Тайгер бит». Или в восьмидесятых годах, с подплечниками размером с обеденную тарелку, танцующие под песню «Мы поймали ритм».

– Я все разрушила.

Она тихо вздыхает – ее дыхание, словно дуновение ветерка, касается моей щеки. Я чувствую запах ее любимой жевательной резинки и духов с цветочным ароматом, которыми она не пользовалась уже несколько десятков лет.

– Мне так не хватает наших разговоров.

– Теперь я здесь, Тал. Поговори со мной.

– Может, ты расскажешь мне? О том, как ты там.

– О той тоске, которая будит тебя среди ночи, о том, как забываешь запах волос сына после купания, думаешь, выпали у него зубы или нет, думаешь о том, как он будет расти, становиться мужчиной, когда рядом нет матери? – Она тихо вздыхает. – В другой раз. Расскажи, что случилось после того, как Мара сбежала, а Джонни сказал, что больше не хочет тебя видеть. Ты помнишь?

Конечно, помню. Декабрь девятого года, начало конца. Год назад. А кажется, это было вчера.

– После той ужасной сцены я…

…выбегаю из общежития и оказываюсь на территории кампуса, одна. На улице холодно, и идет снег, тротуары покрылись мокрой кашей из воды и льда. Я иду на Сорок пятую улицу, останавливаю такси и забираюсь на заднее сиденье.

Дома меня так трясет, что я прищемляю палец дверью. Иду в ванную, принимаю таблетки, но лекарство не помогает – я словно разваливаюсь на части. Нет, нужно держаться. Я понимаю, что заслужила это. О чем я думала, когда говорила все это Маре, когда скрывала правду от Джонни? Он прав – это моя вина. Что со мной не так? Почему я все время причиняю страдания людям, которых люблю?

Я забираюсь на свою огромную кровать, сворачиваюсь калачиком на шелковом серебристом покрывале. Мои слезы впитываются в него, не оставляя следа.

Течение времени я ощущаю только по внешним признакам – по тому, как медленно темнеет небо, по тому, как зажигается свет в окружающих мой дом небоскребах, по количеству таблеток ксанакса, которые я принимаю. К середине ночи я съедаю все, что нахожу в холодильнике и начинаю опустошать буфет, но потом понимаю, что переусердствовала. Пошатываясь, я бреду в ванную, где мой организм извергает всю еду вместе с таблетками, и я чувствую себя слабой, как новорожденный котенок.

Рядом со мной звонит телефон, и я просыпаюсь – как пьяная, не помня, что со мной и почему я чувствую себя так, словно по мне проехался самосвал. Потом вспоминаю.

Я протягиваю руку и отвечаю на звонок.

– Алло? – Во рту все пересохло, и мой голос звучит хрипло.

– Привет!

– Марджи. – Я шепчу ее имя. Боясь произнести его вслух. Жаль, что она теперь в Аризоне. Как мне хочется увидеть ее прямо сейчас.

– Привет, Талли.

Я слышу укор в ее голосе и понимаю, почему она звонит.

– Вы знаете?

– Знаю.

Мне так стыдно, что начинает подташнивать.

– Я не справилась.

– Ты должна была позаботиться о ней.

Хуже всего то, что я искренне думала, что забочусь.

– Как мне это исправить?

– Не знаю. Может, когда Мара вернется домой…

– А если не вернется?

Марджи вздыхает, и я думаю: «Сколько горя может выдержать одна семья?»