Читать книгу "Пелагия и белый бульдог - Борис Акунин"

И рассказала преосвященному обо всех событиях,начиная с самого «следственного опыта» и вплоть до страшных раскопок, от одноговоспоминания о которых у нее задрожал голос и на глазах выступили слезы.

Митрофаний слушал, не перебивая, только всамых критических местах тихонько приговаривал «Господи Царю Небесный» или«Сыне Божий» и осенял себя крестным знамением.

Когда же монахиня закончила свою повесть,архиерей опустился на колени перед висевшей в углу иконой Спасителя и произнеснедолгую, но прочувствованную благодарственную молитву.

После сел к кровати и сказал, часто моргаяресницами:

— Прости ты меня, Пелагиюшка, Христа ради, чтона такую страсть тебя послал. А я себя, ирода властолюбивого, до смертного часане прощу. Никакие благоуправительные замышления вкупе с архиерейским посохом нестоят того, чтоб на христианскую душу, да еще и на слабые плечи женские этакоебремя взваливать.

— Про слабые женские плечи слышать обидно, —рассердилась инокиня. Посмотрела бы я, кто из мужчин столько по Реке проплыл быв такую бурю, да ночью. А что до замышлений и посоха, то ими тоже бросаться неследовало бы. Где это в Священном Писании сказано, что нужно злому духу без бояуступать? Хуже уж, кажется, и нет ничего. Вы лучше расскажите мне, вашепреосвященство, что у вас тут выяснилось, пока я в обмороке лежала. Вы сказали«головы»? Это те самые, которые якобы Шишиге в дар унесены? Я, правда, виделатолько одну, детскую, и еще отрубленную руку. Рука-то откуда?

— Погоди, погоди, ишь вопросов-то накидала. —Митрофаний прикрыл ей ладонью рот. От пальцев владыки хорошо пахло книжнымикорешками и ладаном. — Была в яме и вторая голова, ты до нее совсем немножко недорыла. Была и одежда. Да, головы те самые, от тел, выброшенных Рекой в прошломмесяце. И личность теперь установили — по беспалой руке. Помнишь, у мужчинымертвого кисть была отрублена? Видно, затем и отрубили, чтобы опознаниезатруднить, уж больно явственная примета.

— Ба бо боби? — промычала Пелагия черезладонь, имея в виду «да кто они?».

Владыка понял.

— Купец Аввакум Вонифатьев из Глуховскогоуезда и его девятилетний сын отрок Савва. Приезжал купец к Донату АбрамовичуСытникову лес продавать и сгинул. А дома не хватились, ибо он жене сказал, чтопокидает ее навек и боле не вернется. Плохо они ладили, она его намного старшебыла. Видно, хотел Вонифатьев на полученные от сделки деньги где-нибудь в иномместе жизнь строить. Да не вышло… Установлено, что Сытников купил лес затридцать пять тысяч и деньги Вонифатьеву выдал на месте, наличными, после чегоотец с сыном ушли, хоть время было уже позднее. Сытников говорит, что предлагалдать бричку, но купец отказался. Сказал, что возьмет тройку на постоялом дворев ближнем селе Шелкове, однако в Шелкове Вонифатьевых никто не видал. Полиция,конечно, забрала Сытникова для допроса, но, думается мне, невиновен он. Слишкомбогатый человек, чтобы из-за тридцати пяти тысяч этакий грех на душу брать. Аможет, бес жадности попутал — всякое бывает. Но не в том дело… — ГлазаМитрофания блеснули азартным блеском. — Тут главное, что…

Он отнял руку от уст Пелагии, чтобы воздетьторжествующий перст, и монахиня немедленно воспользовалась предоставленнойсвободой изречения:

— …что инспектор Бубенцов сел в лужу, —закончила она за преосвященного. Архиерей улыбнулся:

— Я хотел сказать «сатанинские кознипосрамлены», но ты, дочь моя, выразилась точнее. Выходит, Вонифатьевыхумертвили из-за денег, никакого человеческого жертвоприношения не было, нет ишишигиного капища. Зря Бубенцов злосчастных зытяков притеснял. Всему егоразбирательству и всей его Чрезвычайной комиссии цена грош. Вот какой нам всемот Господа подарок. Через тебя, через твои таланты и твою храбрость намявленный. Остался наш бесенок с носом. Уедет теперь несолоно хлебавши и еще отпокровителя своего нагоняй получит за этакий конфуз.

— Не уедет, — тихо и решительно объявиласестра Пелагия. — И нагоняя не получит.

Митрофаний схватился руной за наперсный крест:

— Как так «не уедет»? Как так «не получит»? Этоеще почему? Что ему теперь здесь делать?

— В тюрьме сидеть, — отрезала инокиня. — Инагоняем он не отделается. Тут, отче, каторга. Лет на двадцать. За двойноеубийство из корысти, да с умерщвлением отрока, суд меньше никак не даст.

— Мстительность — тяжкий грех, — назидательномолвил владыка, поддаваться этому чувству нельзя. Бубенцов, конечно, мерзавец,но такое преступление было бы слишком чудовищно даже и для него: умертвить двухневинных, один из коих ребенок, головы им отрезать, и всё для того, чтобы своюкарьеру устроить? Уж это, дочь моя, чересчур. Конечно, грешным делом и японачалу распалился, когда до этой мысли дошел, но после охолонул. Нет,Пелагиюшка, наш фанфаронишка никого не убивал, просто решил воспользоватьсяудобным происшествием. Опять же в древней летописи имеется упоминание проотсеченную главу и бога Шишигу. Куда как правдоподобно. Что нам про убийствоВонифатьевых известно? Очень немногое. Что умертвили их где-то неподалеку отДроздовки, так что от сытниковской дачи далеко отъехать они не успели. Деньгизабрали, тела сбросили с обрыва в Реку — их потом ниже по течению выбросило.Головы, руку и одежду закопали в саду, под осиной. Теперь злоумышленника (илизлоумышленников) не сыскать. Время ушло.

Пелагия, не слушая, воскликнула:

— Ах вот почему она собак-то!

Рывком села на кровати, но от резкого движениякомната закачалась, поплыла, и сестра снова легла. Подождала, пока пройдетголовокружение, и продолжила:

— Теперь понятно. Конечно, не в наследстведело. Дело в самих бульдогах. Они бегали где хотели, носились по всему парку.Унюхали под осиной интересный запах, стали подкапывать, а Наина Георгиевнаувидела. Должно быть, в первый раз просто прогнала их, а они снова и снова.Тогда и решила отравить…

— Погоди, погоди. — Митрофаний нахмурился. —Так у тебя выходит, что это Наина купца с сыном убила и головы им отрезала?Нелепица!

— Нет, убила не она. Но она знала, кто этосделал, и знала про головы.

— Соучастница? Это княжна-то? Но зачем?

— Не соучастница, а скорее свидетельница.Случайная. Как это могло получиться? — Пелагия не смотрела на преосвященного.Быстро двигала бровями, морщила конопатый нос, помогала себе руками — однимсловом, соображала. — Она часто бродила вечерами и даже ночью по парку одна. Уромантических девушек это бывает. Очевидно, увидела, как убийца закапываетголовы.

Митрофаний недоверчиво покачал головой: