Читать книгу "Новая жизнь - Ольга Мяхар"

Открываю глаза. Ме-эдленно. И злорадно ухмыляюсь, представив размазанную по стене гадину.

В темноте напротив… горят две алые точки глаз.

Ты теперь — мой злейший враг.

Зараза…

Оно опять встает, напрягается и прыгает. Резко, быстро и бесшумно. Выдыхаю, поднимаю руки и стискиваю зубы.

Конец.

В меня что-то врезается, вминает в стену, ломая кости, впивается шипами, иглами и зубами, обдает удушающим зловонием и заливает слизью и кровью из десятков ран.

Оно визжит и дергает меня, словно куклу. Сухожилия и мышцы рвутся, будто резиновые, но кости оказались не по зубам — и тварь визжит, недовольная и вгрызающаяся глубже.

Что я чувствую? Ничего. Сознание отключило боль автоматически, а тело теперь "работает" само по себе: само отбрасывает это назад. Само выходит из-под удара и само дерется на пределе резервных запасов энергии, одновременно сращивая самые страшные раны.

Темнота. Визг монстра. И полная пустота в мыслях.

Как не свихнулась — не знаю.

А потом настал рассвет. Все начало исчезать. Со стен стекали на пол портреты с алыми от лопнувших сосудов глазами. И монстр куда-то исчез, растворился. А я осталась стоять посреди зала — окровавленная, шатающаяся и улыбающаяся широко и нервно. В голове по кругу прокручивалась считалочка, на плечо сели два маленьких духа, а губы снова и снова повторяли стишок.

— Гриф! Я нашел ее! — Иревиль.

Смотрю прямо перед собой. Передо мной выскакивает фигура человека. Поднимаю руку и пытаюсь выстрелить. Но изувеченные пальцы даже не разгибаются.

— Иля.

Обнимают за плечи, заглядывают в глаза и встряхивают. Хочу упасть, но мне не дают.

— Надо вынести ее на свет. Солнечная энергия — самое то. И накормить. Лучше — железом или другим металлом, — деловито командует Рёва.

Феф что-то нашептывает на ухо, гладя по щеке.

Кажется… я начинаю приходить в себя.

Меня подхватывают на руки, выносят наружу и кладут на землю. В руки суют что-то холодное и велят съесть.

Потом Гриф встал, чтобы еще раз вернуться в замок, но я так вцепилась в руку… Он остановился и вопросительно обернулся.

— Не уходи. — Сумела-таки. Сказала.

Кивает и садится. Потом осторожно обнимает одной рукой и прижимает к себе так бережно и крепко, словно ожидает, что я вырвусь и сбегу с воплями.

Утыкаюсь лицом в рубашку и замираю.

Тепло, солнечно, птички поют. Таймер на нуле. Хорошо… И чего я боялась?

Глупая. Вот ведь глупая.

ГЛАВА 27

Мужик из домика встретил нас отвисшей челюстью и стеклянными глазами. Он явно не верил, что мы вернемся живыми. Нас приняли, накормили, напоили и даже спросили: "А че было-то?"

Рассказывал, как всегда, Иревиль. Долго и в красках, я даже заслушалась, несмотря на пережитый ужас и все еще не до конца зажившие раны.

Гриф всю дорогу назад молчал, но мне идти не дал и донес до дома на руках, как истинный рыцарь. Вот и сейчас сидит за столом и смотрит в окно, о чем-то размышляя. Феофан мне сказал, что меня словно всосало в стену. Очень быстро — никто не успел ничего сделать. А когда Гриф стену разбил — за ней оказалась какая-то темная каморка, к тому же пустая. Потом они до утра бегали по замку, разыскивая меня. Сначала по подземельям, потом по этажам. В итоге нашли меня снова в холле, под утро — всю в крови, в зеленой слизи, с кошмарными ранами и невменяемым лицом. Причем я еще и улыбалась, что добило всех. И вот теперь Гриф сидит за столом и о чем-то задумчиво размышляет. А Иревиль рассказывает хозяину домика и Феофану о жуткой ночи в замке-призраке и своих личных скромных подвигах во благо мира и света. У Фефа с хозяином глаза — по пятаку. Тоже слушаю захватывающий рассказ:

— …а он не отстает. Ну там челюсти, горящие в темноте глаза, жуткий запах и визг — все как положено. Как есть сожрет, думаю. Но не растерялся, взмыл под потолок и притаился! Жду. Ползает оно, значит, внизу — полуразложившееся и все в грязи — только из могилы. А я "подарочек" готовлю, эдак вольт на пятьсот. Ну, думаю, сейчас ты у меня получишь, зар-р-раза. И…

Пьет морс. Слушатели завороженно смотрят, ожидая продолжения, мужик, по-моему, даже не дышит, принимая все за чистую монету. Рёва вытер рот, отставил в сторону кружку и продолжил:

— И тут оно прыгнуло! Сверкнуло чем-то и прыгнуло. Я аж растерялся. А оно — уже рядом! Оскалило зубищи, дышит в лицо смрадом. Ну я молнией и засветил… — Довольная усмешка, гордый взгляд. Восхищение в глазах хозяина и неодобрение — у Феофана. — А как визжало, как визжало-то… жуть. Но я улетел — не стал дослушивать. А тут и рассвело как раз. И Бура выползает, — в меня ткнули пальцем. Смущенно улыбаюсь. — Кричит: "Помоги, Рёва, помираю!" Ну… я и полетел — разгромил каких-то там монстров. Мелкие были, не мне чета.

Клопы, что ли?

— Ну и… спас, — гордо. — А как же.

Вздох Феофана. Улыбка мужика.

— Да-а… а только третью ночь вам там все равно не продержаться. Она — самая страшная, так что… хотя раньше и одной-то никто не выдерживал: или уходили, или и вовсе не возвращались. Но вторая… вы — первые выжившие.

— И мы тоже возвращаемся домой.

Смотрим на Грифа. Он встает и, в свою очередь, смотрит на меня.

— Ты туда не вернешься. Обещаю.

Эм…

— Правильно, — кивает Феофан, — Бура снова стала самой собой, а деньги в этой жизни не главное.

— Струсили, — Рёва.

На лице — усмешка бывалого война, смотрит из-нод челки, положив руку на сгиб колена.

Хорошенький. Но я не о том.

— Но осталась всего одна ночь. — Это я такое сказала? Пристрелите меня, у меня в голове явно что-то замкнуло.

— Неважно.

— Нет. — И счего такое упрямство? Еще два часа назад я думала точно так же.

— Не спорь, — спокойно.

И он пошел к кровати. После чего лег, заведя руки за голову, и закрыл глаза.

Подхожу и ложусь рядом. Мне тоже хочется спать. Но… он неправ! Я… я просто не хочу, чтобы думали, что я струсила. И потом… чего он командует? Уступлю сейчас — всю жизнь буду уступать и спрашивать его мнение.

Ну уж нет. Фигу…

С этими мыслями я и заснула, прижавшись к его боку и чувствуя, как за плечи обняли рукой и прижали теснее, даря чувство защищенности и покоя.

А на столе остались два духа, снова препирающихся между собой:

— Ты мне проспорил.

— И ничего не проспорил.

— Феф, она нашлась к утру, а ты утверждал, что мы ее не найдем.

— Если не поторопимся. И вообще это была истерика.