Читать книгу "Брошенные машины - Джефф Нун"

Иногда мы проезжаем мимо домов. Огни, мерцающие вдалеке, — как обещание. Огни вблизи — как исполненное обещание. Но с тем же успехом мы могли бы и затеряться в каком-то другом, параллельном мире. Все такое чужое, нездешнее. Один раз мы видели, как горит дом. Словно дух пламени танцевал на холме.

Тапело включила радио. Передавали какую-то музыку. Что-то очень торжественное, со сложным мелодическим узором. Наверное, Баха. Музыка звучала странно: как будто мелодию ломали на ноты и составляли из них новые темы. Задумка, быть может, была неплохая, но воплощение подкачало. Внезапные изменения настроения и тональности резали слух. Периодически в музыку пробивался мужской голос. Он говорил о любви.

Тапело справлялась отлично. И рулила она просто мастерски — если учесть, в каком состоянии была машина. Пару раз нас заносило вбок, или машина вдруг замедляла ход, словно спотыкалась, а потом вновь набирала скорость — безо всякого участия со стороны Тапело.

— Она скоро ноги протянет, машина, — сказала Тапело. — То есть колёса. Она скоро протянет колёса.

Мы с Тапело почти не разговаривали в дороге. Мы ехали в Оксфорд, к Кингсли. Так захотела Хендерсон. Сказала, что, раз дело начато, его надо закончить. Я ей оставила один осколок. Только один. Больше бы она не взяла. Только ради Павлина, сказала она. Я не знаю, какой из осколков она выбрала.

Уже столько часов в пути.

Дорожные знаки и указатели, блестящие под дождём. Под горящими лампочками, прикрытыми козырьками. Слова, названия, схемы, кружки и стрелки — все проносится мимо, расплывается влажными кляксами.

В какой-то момент мне показалось, что что-то щекочет мне руку. Змея — фиолетовая печать — извивалась у меня на коже, как будто хотела слезть и уползти. Может, мы были уже не в Англии. Мне представилось, как наша машина проезжает сквозь некий тайный портал — в страну вечных скитаний, где нет городов, нет деревень, нет названий на указателях.

На сиденье была кровь. Кровь, которая вытекла из Павлина, пока мы везли его до больницы. Я никак не могла избавиться от ощущения, что это моя вина. Только моя. И даже не потому, что я втянула его в это дело. Я никого никуда не тянула — это был его выбор. Но я могла бы сказать ему про фотографию. Про ту фотографию, которую я сожгла в доме старой леди. Нет, даже не так. Надо было сказать Хендерсон. Не Павлину, а Хендерсон. Но я никому ничего не сказала.

Темно-красное пятно на рубашке. Когда оно растеклось, оно стало похоже на красный цветок. А потом превратилось в цветок.

Мне кажется, Павлин знал. Его пистолет лежит на полу, в машине. У меня под ногами. Он не стал стрелять. Мне кажется, он все знал. Знал, что с ним будет. И как это будет. В объятиях, так похожих на дружеские. Может, поэтому он и сумел обмануть судьбу. Обнять свою смерть. Обнять нож.

Он не выстрелил в того человека.

Я постараюсь запомнить дороги, по которым мы ехали вместе; пустые, заброшенные дороги.

— Смотри, — сказала Тапело. — За нами наблюдают.

Не луна, а её сестра. Вернее, брат. Вот он, поверх тёмной гряды облаков. Голографическая проекция. Огромный золотой глаз, глядящий на мир с высоты. Свысока.

* * *

Просыпаюсь. Ещё темно, но краешек неба уже светлеет. Первые проблески солнца. Дождь кончился. Мы уже не на шоссе. Едем по какой-то дороге. Живая изгородь тянется с двух сторон. Иногда попадается дом или ферма.

— Ищу, где бы остановиться.

— Мы что, приехали?

— Нет. Ещё нет. Но я что-то устала. И нам надо заправиться.

— Ага.

У меня было странное чувство. Я слышала голос, тихий шёпот, где-то тут, совсем рядом. Сперва я подумала, что голос звучит у меня в голове, но нет — он шёл снаружи. Откуда-то из машины.

— Тапело, радио включено?

— Нет.

На сиденье рядом со мной лежал открытый дорожный атлас с выдранными страницами. Наверное, я сама их и вырвала. Вот только не помню, когда и зачем. На полу — пистолет Павлина, моя сумка и туфли, которые я сняла ещё в самом начале. Чемоданчик. Моя тетрадка. Смятые вырванные страницы. Я подняла её и пролистала. В последний раз я её открывала… когда? На подземной стоянке, в приморском городе. Да, наверное. Оказалось, что все не так плохо. Большая часть страниц все же осталась нетронутой. Я заглянула в кармашек. Нет. Её не было.

Фотографии. Фотографии Анджелы.

Я нашла её под передним пассажирским сиденьем. Провела пальцем по надорванному краю. Зачем я её порвала? Откуда такая жестокость? Ведь у меня больше ничего нет.

Это единственная точка соприкосновения.

Фиолетовый туман, как будто подсвеченный изнутри, подрагивал в воздухе над фотографией. И больше я ничего не видела — только эту туманную дымку в зыбких прожилках слов. Я вспомнила, как ехала в лифте. Ехала и вспоминала. Мы играли в слова. В тот день, когда сделали этот снимок, мы с Анджелой играли в слова. После вспышки фотоаппарата Анджела повернулась обратно ко мне и выдала мне своё слово.

Какое слово? Не помню.

Но я всё-таки слышала голос. Голос из фотографии; из изображения, которое медленно проступало в тумане, в вихре сумрачных затенённых цветов, в своей совершенной прелести.

Я его почти слышала, этот голос.

* * *

Мы нашли, где можно остановиться. Я не знаю, что это было. Называлось «Гостиница для путешественников». Крошечный домик, скромный семейный бизнес. Отчасти — дешёвый мотель, отчасти — придорожное кафе. Там была бензоколонка, и мы заправились. Скорее всего это будет последняя наша заправка. Механик, увидев, в каком состоянии наша машина, покачал головой и невесело улыбнулся. Мы с Тапело зашли в кафе, заказали завтрак. Я сказала Тапело, что, если она хочет спать, я могу снять нам номер — на день и на ночь. А Тапело сказала: давай сперва поедим, а потом посмотрим. Я так и не поняла, что мы ели. Какую-то жирную кашицу. Но за последние несколько дней я не ела ничего вкуснее. Было ещё очень рано, и народу в кафе было мало. Кроме нас с Тапело, ещё два дальнобойщика и компания молодых ребят за столиком в дальнем углу. Снаружи стоял микроавтобус, разрисованный яркими красками. Наверное, эти ребята на нём и приехали. Я почему-то решила, что они — музыканты. Рок-группа. Они играли в шахматы. В кафе был ещё один посетитель. Мужчина средних лет, который сидел в одиночестве и смотрел в пространство.

Когда принесли кофе, Тапело открыла мою сумку и достала капсулу с «Просветом». Эти капсулы нам дала Хендерсон, в больнице. Я приняла лекарство под пристальным взглядом Тапело. Время шло, хотя я и не знала — как и почему. Змея у меня на руке больше не шевелилась. Печать как печать. Но у меня было чувство, что, пока она есть у меня на руке, у меня не получится освободиться от этой истории. Я послюнявила палец и попробовала стереть фиолетовый оттиск.

— Марлин, оставь.

— Она не стирается.