Читать книгу "1612. «Вставайте, люди Русские!» - Ирина Измайлова"

— Я думал об этом, Хельмут! — скрипнув зубами, выдохнул смоленский воевода. — Возможно, покуда мы ночью рубились с конницей, несколько полков гетмана обошли нас и прошли через Серпуховские ворота в город. Но тогда выходит, что Трубецкой даже не пытался их остановить. А его гонец, приехавший утром, заведомо лгал!

— Если то был его гонец, а не подставной от поляков! — бросил Хельмут. — Но и «казачий князь» хорош — клялся ведь, подлая душа, что будет помогать… Если ляхи ночью проникли в город, значит, и обозы туда провезли. Правда, едва ли много: за несколько часов особенно не управишься. Ну, и что прикажешь, воевода?

Шейн размышлял всего несколько мгновений — от раздумий его отвлек один из сотенных, указавший на стремительно скачущий по противоположному берегу реки большой конный отряд. Даже издали было отлично видно, кто это такие: своеобразная форма шлемов, флажки на копьях и украшения конской сбруи, — все указывало на свирепую украинскую казачью кавалерию, которую поляки нередко использовали для особенно трудных прорывов.

— Вот их-то только и не хватало! — выругавшись, прошептал Шейн. — Они заходят нам в тыл — отрезают возможное отступление.

— Они заходят в тыл не только нам! — Штрайзель схватил друга за локоть и глазами указал вдаль: — Видишь, там, почти на горизонте, облако пыли? Еще несколько отрядов наверняка приближаются к нашему основному войску. Голову на отсечение не дам — все же она у меня одна, а вот на пару пальцев готов поспорить, что в эту ночь войско ляхов во главе с гетманом подошло к Москве вплотную, и лагерь их теперь за тем самым лесом, из-за которого эти отряды и скачут. Старая лиса пан Ходкевич приказал им ударить сзади по отрядам Пожарского, чтобы внести сумятицу и заставить раньше времени вступить в бой. А тем временем они подтянут основные силы. И тогда князь, спеша завладеть Китай-городом и разбить здешний гарнизон, бросит рать на Серпуховские ворота. А здесь их встретят пушечным и пищальным огнем!

— Не расписывай, и сам вижу! — лицо Михаила, до этой минуты сосредоточенное и напряженное, как вспышкой, озарилось яростью. — Ну мы, положим, не отступим, на это они зря надеются. Нам сейчас нужно успеть добраться до ворот и ходя бы слегка потеснить оттуда ляхов, чтобы занять удобную позицию.

— И оказаться в клещах! — подытожил Хельмут. — Нас будут атаковать и снаружи, и изнутри.

— Ясное дело, но другого выхода нет! Князю Пожарскому все равно придется атаковать именно через эти ворота — и место такое: есть, где развернуться, и подступить удобнее всего. До подхода основных сил мы удержим позицию. Если сумеем ее занять. Конечно, в таком деле я предпочел бы иметь пехоту, а не конницу, но уж что есть… Куда важнее сейчас другое: нужно предупредить князя Дмитрия. Кого пошлем? В моем полку большие потери. Из твоего полка найдется хороший наездник, чтоб успел проскочить под носом у ляхов, то бишь у венгерцев? Они уже близко.

Хельмут, все это время внимательно наблюдавший за движением вражеской конницы, ответил товарищу с глубоким вздохом:

— Боюсь, мы потеряли слишком много времени. Если ехать наперерез, через открытое пространство, то не поспеть: подстрелят. А если верхом, вдоль стен Кремля, то подстрелят еще вернее — они нас оттуда уже отлично видят и не стреляют только потому, что рассчитывают накрыть врасплох, с двух сторон. Если только ехать ОЧЕНЬ быстро. Так, чтобы не успевали стрелять. Но такой наездник у меня в полку только один.

Михаил вспыхнул:

— Не позволю! В бою геройствуй, сколько душе угодно — на то ты воин. Но делать из себя мишень, я тебе не разрешу.

— А из кого угодно другого, значит, разрешишь? — спокойно парировал немец. — Любой другой гонец неизбежно погибнет. Можно послать человек десять — возможно, один-два проскочат. Однако людей-то жалко — нам скоро каждый воин понадобится.

— Но ты — воевода!

— И что с того? Ворваться в эти самые ворота и держать там осаду ты отлично сможешь и без меня — наши два полка после вчерашней и ночной сечи числом сойдут за один, так что хватит им одного командира. А ехать нужно сейчас, тотчас же, или будет поздно. И успеть могу только я. Решай.

На этот раз Шейн раздумывал недолго.

— Кажется, выхода нет. Коню своему веришь?

— Не верил бы, не сел бы на него. А теперь слушай меня, Миша: покуда никаких приказов не отдавай. Пускай со стороны кажется, что мы просто собираемся перестроиться. Я отъеду, делая вид, что осматриваю строй, а поскачу уже после. Тогда, пользуясь тем, что сверху будут смотреть только на меня, посылай полки вперед. Ну, Бог тебе в помощь!

— Да сохранят тебя Господь и Пресвятая Богородица! — прошептал в ответ Михаил. — Передай князю Дмитрию, что четыре часа мы здесь простоим. Возможно, пять. Больше — едва ли: от нас может ничего не остаться. Ступай!

Хельмут кивнул и, наклонившись, проверил, как натянута подпруга, державшая его седло. Затем неспешно развернул коня. Этого скакуна он сам для себя выбрал, еще когда, завербовавшись в Нижегородское ополчение, получил первое жалование с прибавкой, рассчитанной именно на покупку коня, потому что новобранцу определили службу в кавалерии. Причем выбор Штрайзеля определенно основывался в первую очередь не на красоте коня, а на его быстроте и выносливости, которые немец умел увидеть в любой лошади, даже еще не сев на нее верхом. Впрочем, выбранного им жеребчика-пятилетка вряд ли назвали бы некрасивым. Он был среднего роста, достаточно поджарый, но статный, с длинными сильными ногами, мощной грудью, небольшой, как у восточных скакунов головой и крупными, чуткими ушами. Его масть трудно было даже назвать рыжей — скорее она была огненная, причем такого цвета была и шерсть, и грива, и хвост. Черными у этого коня оказались только копыта. Соответственно масти, а, возможно, чуя в жеребчике скрытый боевой пыл, Хельмут тут же дал ему имя Фоэр[51], а воины его сотни стали кликать скакуна на свой лад «Форушкой».

Фоэр слушался хозяина беспрекословно, понимая, казалось, и обращенные к нему слова (хотя времени выучить немецкий язык у коняги явно было маловато!), и каждое движение, каждое прикосновение Хельмута. Штрайзель никогда не охаживал своего коня плетью, а шпорами (которые у него всегда бывали тупыми) лишь слегка ударял по крутым рыжим бокам. Жеребчику этого хватало — он отлично знал, чего хочет от него хозяин в тот или иной момент.

Отъехав от передовой сотни своего отряда, Хельмут спокойно приблизился к безмолвным кирпичным стенам, достигнув огибающей их неширокой тропы. При этом он беспечно задрал голову, казалось стараясь что-то рассмотреть наверху.

И вдруг все изменилось. Причем превращение совершилось так быстро, что никто из наблюдавших ни с той ни с другой стороны (сверху за всадником, несомненно тоже следила не одна пар глаз), не успел ничего понять.

В мгновение ока Хельмут закинул за спину до того висевший на его боку щит и резко пригнулся к шее коня. А тот, получив ни для кого не видимый посыл, рванулся вперед и не поскакал, а полетел, именно полетел, с места взяв бешеную скорость.