Читать книгу "Хармонт. Наши дни - Майк Гелприн"

– Деньги не имеют значения, – выпалил Ежи. – Самая большая проблема здесь, чтобы Мелисса не узнала, что её… что за ней…

– Что за ней наблюдают, – помог Кинделл. – Не волнуйтесь, сэр. Для того чтобы засечь профессиональное наблюдение, нужна специальная подготовка. И довольно серьёзная.

– Слыхал об этом, – кивнул Ежи. – Или читал. Неважно, давайте не будем тянуть. Что я должен подписать?

Ян Квятковски, 46 лет, без определённых занятий

Лёжа на плоской вершине голого холма с каменной россыпью по всему склону, Ян пристально смотрел вниз, в лощину. «Рачий глаз» был там. С вершины Ян его не видел, «глаз» заслоняла корявая развесистая кочка, похожая на брошенное наземь мексиканское сомбреро со свороченной набок гнутой тульей. Испускаемые «рачьим глазом» красные круги были, однако, видны отчётливо. Когда они расходились по сторонам, казалось, будто из-под сомбреро хлещет кровь оттого, что лихую голову под ним снесли топором.

По прямой было до «глаза» футов триста, не больше. Только пройти эти футы было невозможно. Двое, впрочем, пытались. От одного осталась куча болотного цвета тряпья в пятнистых разводах и отлетевший на пять шагов влево зелёный берет. Тут всё было понятно, угодил покойник в «комариную плешь», нечего хоронить. Воевал бы ты в джунглях, десантник, с жалостью подумал Ян и перевёл взгляд на то, что осталось от второго. Этот лежал лицом вниз, до «плеши» он не добрался, и потому похоронить его останки было можно, хотя и некому. «Пух» или «зелёнка», профессионально подумал Ян. Хотя, может быть, и какая-нибудь новая пакость, доселе неведомая. Наподобие той, что он видел, когда пробирался сюда краем болота – оранжевой, рыскающей дряни, похожей на мечущийся по земле лисий хвост.

Ян снова попытался мысленно проложить маршрут к сомбрероподобной кочке. И снова у него не получилось: линии упирались в разбросанные вокруг кочки «плеши», а с запада – в притаившуюся рядом с ней «мясорубку».

Рискнуть, что ли, навязчиво думал Ян. Он стал выбирать между «плешью» и «мясорубкой». Выбрать не получалось – «плешь» могла его расплющить, «мясорубка» – выжать, высосать из него кровь. И та и другая могли и пощадить – так, слегка только покалечить.

– Гадина ты, – сказал «мясорубке» Ян. – Сволочуга. И ты тоже дрянь, – обругал он сожравшую десантника «комариную плешь».

Накатила злость. Ежи легко было рассуждать: свой, видите ли, или чужой. Армия, генералитет, высшие офицеры… А здесь не война, не с кем здесь воевать, и солдат нет, есть только такие, как он, – мародёры, и расставленные на мародёров западни.

– Ну, – сказал Ян, едва сдерживая злость. – Что притаились, подлюки? Я же свой, не видите, что ли, не помните? Свой, потерявший пропуск. Свой! – заорал он во всю глотку. – Свой, понимаете, суки?! Верните пропуск, гниды, так вас и растак!

Он замолчал, бессильно ткнулся головой в землю. Хотелось рвать её, терзать её зубами, но он не стал ни рвать, ни терзать, а лежал минут пять недвижно, подавляя в себе, умерщвляя злость, пока вновь не обрёл хладнокровие. Тогда Ян поднял голову и опять упёрся взглядом в проклятую кочку. Далеко слева взревело вдруг, грохнуло, а потом и заходила, затряслась под животом земля.

Ну-ну, давай, подумал Ян, теперь уже беззлобно. Как там тебя, «Бродяга Дик», да? Работай, нечего прохлаждаться, двадцать пять лет просидел сиднем, пора уже и честь знать.

Реветь и грохотать перестало, земля успокоилась. Тогда Ян медленно, в три приёма поднялся и в следующее мгновение оцепенел. По лощине, петляя между камнями и огибая рытвины, пробиралось то самое косматое существо, было оно уже близко, в пятидесяти шагах. Ян проморгался, протёр глаза и убедился, что существо ему не мерещится.

– Эй, ты, – окликнул он и, внезапно вспомнив, что говорил Ежи, добавил: – Мария!

Существо шарахнулось в сторону, застыло, и Ян, теперь уже спокойным голосом, стараясь звучать дружелюбно, позвал: «Мария! Иди сюда!» – и поманил эту несчастную рукой.

Она приближалась, глядя на Яна снизу вверх чёрными, лишёнными зрачков глазами. Добралась до подножия холма и, не отрывая взгляда, стала взбираться. У Яна ёкнуло в груди, когда она ступила на «комариную плешь». И хотя он знал, что «плешь» ей нипочём, как ему тогда, в Первом Слепом квартале, сердце непроизвольно сжалось и пропустило ритм.

Внезапно Яна захлестнула жалость к этому существу, к этой женщине, одинокой, несчастной, уродливой, переделанной Зоной, перекроенной под чужой, неведомый, злой стандарт.

– Мария, – сказал он с горечью. – Что же ты…

Она остановилась в пяти шагах, и Ян подумал, что Мария вытянет сейчас руку, чтобы проверить, протестировать его, но она не стала. Вместо этого она раскрыла рот, и видно было, как пытается, тщится сказать что-то, но слова не шли из неё, и до Яна доносилось лишь невнятное, тонкое поскуливание.

– Мартышка, – сказал он тогда. – Мартышка, что же они с тобой сделали.

Она бросилась к нему, и Ян обхватил, обнял её за плечи, прижал к груди, дрожащую, забившуюся у него в руках.

– Мартышка, – говорил он, упираясь подбородком в заросшую густой жёсткой шерстью макушку. – Беда, Мартышка. Беда.

Он не знал, сколько времени они так стояли. Пришёл в себя он, лишь когда Мария, оторвавшись от него, побрела прочь. Сгорбившаяся, жалкая, поникшая. Потом она внезапно рванулась, вихрем пронеслась по склону, перескочила через то, что осталось от десантника, через кочку, похожую на сомбреро и помчалась назад. Добежала, бросила «рачий глаз» Яну к ногам, на секунду застыла и медленно, не сводя с него глаз, попятилась. Споткнулась на спуске, удержала, взмахнув руками, равновесие и вновь попятилась. У подножия остановилась, замерла, долгие десять секунд они смотрели друг другу в глаза.

Слева грохнуло, затряслась под ногами земля. Яна качнуло, он неловко упал на колени, а когда поднял взгляд, Мария уже уходила, медленно, с опущенной головой. Затем ускорилась, побежала и через минуту исчезла из виду.

Ян подобрал с земли «рачий глаз», уложил в ладонь и пару минут завороженно смотрел, как затухает пульсация, меняя цвет с красного на матово-белый. Потом он поднялся, с минуту поразмышлял, что делать дальше, и решительно пошагал туда, откуда недавно доносились грохот и рёв.

Он брёл, не разбирая дороги, и лишь опытным, намётанным глазом сталкера отмечал, что в десяти шагах слева материализовался «Весёлый призрак», а в сорока справа наросли на болоте кочаны «чёртовой капусты» – много, целый огород. И что прямо по ходу россыпь «синей панацеи», а перед ней два пёстрых пятна, в пяти футах одно от другого. Как же вас звали, молокососы, подумал Ян, добравшись до пятен и на мгновение остановившись. Наверное, никак: клички вам ещё не достались, это ведь непросто здесь – заработать кличку, для этого надо хотя бы один раз вернуться.

Он двинулся дальше, пытаясь посчитать, сколько раз возвращался сам, сбивался, пересчитывал и, наконец, плюнул. Впереди вновь загрохотало и заходила под ногами земля, но Ян даже не сбавил шага, он шёл и шёл, упрямо, набычившись, пока не увидел вдали развалины завода. Тогда он остановился, окинул взглядом мёртвый, некогда производственный пейзаж и двинулся напрямик. Пробрался через пустырь, на котором когда-то, видать, хранились ожидающие вывоза на свалку отходы. За полвека отходы частично сгнили, частично обратились в труху, а в основном свалялись, спеклись друг с другом и корячились теперь на пустыре, словно противотанковые надолбы на поле, через которое танки всё-таки прошли.