Читать книгу "Мой брат якудза - Яков Раз"

— Но давай посмотрим. Может, это и не он, может, у него есть причины, объясняющие его поведение, может, ему на самом деле нужна помощь.

Мне нечего сказать. Мы идем дальше.

На одной из улочек, посередине дороги, несколько человек стоят вокруг стола и бросают денежные купюры на стол. С погасшим воодушевлением они проигрывают последние деньги. Люди с коротко остриженными волосами и в черных очках — это подрядчики грехов, они усердно работают над тем, чтобы покинутые из Сании играли в азартные игры. Это якудза. Здесь работает особая семья, специализирующаяся на несчастных из Сания, она не работает по-крупному. Она не занимается ни крупным игорным бизнесом, ни проституцией, ни шантажом, ни сябу. Семья Кимуры занимается несчастными, одинокими и пьяными. Она устраивает их на работу на стройках, на полях. После обеда люди Кимуры устраивают азартные игры на улице, у всех на виду, посередине дороги, ведь машин в Сания все равно нет. Свою роскошную машину Моримото, человек из семьи Кимуры, оставляет рядом со станцией и идет пешком: он не хочет пачкать резину машины рвотой. Он приходит в обществе нескольких сыновей, и они устанавливают игорные лотки на улице. Эти люди не боятся полиции, потому что в Сания нет полиции. Отбросы общества, в грязных робах, черных рабочих ботинках, с перегаром саке изо рта, собираются с вожделением вокруг лотков и играют в кости и в карты. Швыряют денежные купюры на стол. Это зарплата за один день, это все их состояние, которое они швыряют на стол. Моримото шустро управляет игрой. Он горстями загребает денежные купюры и отправляет их во внутренний карман пиджака. В конце дня он уходит, передает деньги аники, старшему брату из якудза. На следующий день, в пять утра, придут Кавасима и еще несколько ребят из семьи и пристроят на работу несколько сотен людей на разных строительных точках в центре Токио. После обеда придет Моримото с помощниками, установит лотки для игры и так далее. Кавасима дает этим людям надежду утром, Моримото забирает ее вечером.

И когда проходишь мимо играющих, нельзя задерживаться, нельзя останавливаться и смотреть им в глаза, потому что эти глаза тебя проглотят.

Тецуя обращается к одному из молодых якудза, отводит его в сторону и спрашивает о чем-то. По телодвижениям парня я вижу, что он отвечает отрицательно. Тецуя на секунду выглядит замешкавшимся. Он смотрит на меня, колеблется и потом делает мне знак идти за ним. Мы продолжаем идти. Заходим вместе в темный бар. Тецуя представляет меня «маме» и говорит: «Подожди здесь. Ты в надежных руках, но не вздумай выходить на улицу. Ты в хороших руках».

В баре он знакомит меня с Кавасимой и куда-то уходит. Кавасиме тридцать, но в душе ему все восемьдесят. Он сидит в тускло освещенном баре и пьет напиток белого цвета, шестьдесят градусов, из картофеля, или риса, или ячменя. Напиток, безжалостно бьющий по стенкам желудка. Каждый день в течение долгих и пустых часов Кавасима смотрит на женщину за прилавком, на лице которой много морщин, густо заштукатуренных белым. Может, это вообще мужчина. Говорят, что Кавасима хорошо знает всех обитателей Сании, ведь он здесь подрядчик.

Он начинает болтать со мной, как будто мы сто лет знакомы. Рассказывает о своей дочке, Ёко, которая сейчас учится в шестом классе в маленьком городке на юге, она отличница. Откуда он знает? Потому что так было пять лет назад, когда он ушел из дома.

— Конечно, она и сейчас отличница, — говорит гордый отец.

— Ты с ней поддерживаешь отношения?

— Нет, мне стыдно, не хочу ее срамить.

— Почему ты уехал?

— У меня было свое дело — оформление поздравительных открыток. Было хорошо, потом стало плохо, влез в большие долги. Я не мог вынести стыда, и не хватало мужества покончить с собой. А сейчас я пристраиваю на работу таких же несчастных, как я сам, которые приходят сюда. Беру процент себе, а остальные деньги отдаю якудза. Поэтому я знаю всех новичков, попадающих в эту черную дыру. Я также сотрудничаю с буддийскими и католическими организациями, которые здесь работают: благотворительные столовые и все такое. Сания — это один шаг перед тем, как эти несчастные отправятся спать в переходах на станции Синдзюку или рядом с прудом лотосов в парке Уэно. Поэтому я обеспечиваю им здесь достойную жизнь, чтобы они не оказались на Синдзюку. А я пью, вот это. А ты чего здесь ищешь? Юки? Не знаю, кто такой Юки. Да ведь имя не имеет значения. Так или иначе, это бы не помогло. Может, Фурукава? Ты что, смеешься надо мной? У здешних людей нет имен. А если и есть, то они их тысячи раз меняли. Ты что, правда думаешь, что меня зовут Кавасима? Юки. Тоже мне, насмешил.

Я рассказываю ему немного подробностей. Рассказываю о шраме, о глазах навыкате, о глазе, направленном в сторону, о беспричинной грусти и о сборниках стихов, которые наверняка будут у него в рюкзаке. Немного о датах, которые, возможно, хоть что-то скажут о его появлении в Сания, если это он, если он вообще где-то существует.

Кавасима говорит, что, может, видел кого-то похожего, но точно не помнит: «Чего ты хочешь от меня, я не помню», — и икает.

Биографии людей в Сания длятся один день. Поздно ночью, когда Кавасима возвращается в свою комнату, чистый от воспоминаний, с запахом саке изо рта, он все же помнит о своей способной дочке — и плачет. А утром начинается новый день.

И наутро Бог дает этим людям в Сания еще один день. День, в котором нет никаких воспоминаний. Иначе как они выживут?

Кавасима говорит, что наведет справки. Просит, чтобы мы вернулись завтра.

На следующий день мы находим Кавасиму в темном баре.

Нашел? Не знаю, может быть, пойдем. Мы выходим и идем к маленькой чистой ночлежке. Красивая каллиграфическая вывеска снаружи, рабочие ботинки аккуратно расставлены внутри, пахнет саке. Мы снимаем обувь, кланяемся, заходим внутрь. В коридорах развешано выстиранное белье, сквозь которое мы проходим в комнату. Двое телохранителей, Кавасима, Тецуя и я занимаем все пространство одним своим присутствием. На футоне лежит человек с черным лицом. Мой затылок напряжен, во рту пересохло.

— Это он? — спрашивает Тецуя.

— Это он? — спрашивает Кавасима.

Я смотрю на человека, я его не знаю. Я не знаю, знает ли он самого себя. Кто это? Человек смотрит на меня. Если он и смотрит на меня, то явно не знает. Я стараюсь смотреть в его глаза, но они опухли. Я ищу моргающий глаз, но его глаза почти закрыты. Это может быть Юки, это может быть кто-то другой, это может быть кто угодно.

— Почему ты решил, что это он? — спрашиваю я у Тецуя.

— Это началось с филиппинской проститутки, которая его узнала, — говорит Тецуя. — За ним следили несколько дней, он исчез и появился вновь. Может, они ошиблись. Не забывай, что мы ищем его сейчас не меньше, чем ты. Мне послали его отличительные приметы и сказали спросить Кавасиму. Что, может быть, он в Сании. Так мы попали сюда. Так что ты скажешь?

— Я не знаю, не уверен. Но помоги ему, пожалуйста.

Тецухиро молчит. А потом:

— Ты ведь знаешь, верно?.. Если это он и если он предал…