Читать книгу "История Билли Морган - Джулз Денби"

Я все время пыталась дозвониться Натти, оставила шесть или семь сообщений на его автоответчике, отправила несколько CMC: «Натт, иди домой СИЮ МИНУТУ или позвони СРОЧНО!!! Б.М.». Я ждала звонка от него, да хоть от кого, честно говоря; но никто не звонил.

У меня в голове завывала Черная Собака, вой походил на гул металлического колокола в глубоком тоннеле среди полых холмов, могильных курганов кельтских королей; мое темное наследие. Сквозь грубый металлический лязг я слышала отзвук слов Джас: «Ты обещала, обещала позаботиться о моем мальчике…»

Я руками зажала уши и закусила губу, пока не почувствовала вкус крови, но ужасающее эхо в черепе не смолкало. Пожизненный приговор.

Пожизненный приговор.

Глава двадцать шестая

Я, должно быть, задремала, подскочила оттого, что кто-то громко стучал во входную дверь – мне показалось, кирпичом. Я неловко вскочила, запутавшись ногой в лоскутном одеяле, споткнулась и упала на пол, больно ударившись бедром. Ругаясь сквозь зубы и потирая ушибленное место, где теперь наверняка появится большой черный синяк, пошатываясь, я направилась к двери и прислушалась, но злобные голоса стихли, я вернулась, покачала головой и зевнула. Телевизор тихо бормотал, шла какая-то передача об антиквариате. Некто с восторгом уставился на кошмарную вазу, которую я бы не стала держать дома, когда парень на экране сказал, что она стоит десять штук. Десять тысяч за кособокий кусок глины, разрисованный пальцем. Я подумала, сколько хорошего можно сделать на деньги, которые выбрасывают на антиквариат, – искусственные почки, игрушки для детских домов, приличное жилье для беженцев. Наивная, идеалистическая, старомодная чушь. Господи. В каком долбанутом мире мы живем. Я выключила телевизор. Я отлежала ухо, пока дремала, и потерла его, чтобы восстановить чувствительность.

Неудержимо зевая, я побрела в коридор и покопалась в вонючей куче пальто, скрывавшей Мартышку, – он спал, сопли засохли у него на носу и верхней губе, полосы от слез – единственное чистое место на лице. От него пахло, как от клетки с хомяками. Ткань, из которой он свил себе гнездо, служила прекрасной звукоизоляцией, на что он и рассчитывал, поэтому я снова укрыла его и пошла проведать Джас.

Она по-прежнему горела в лихорадке. Я разбудила ее и заставила выпить воды. Она закашлялась, и вода полилась изо рта. Я намочила чистое полотенце в холодной воде и протерла ей лицо и руки, споря сама с собой, стоит перетащить ее на кровать или нет. Она такая крошечная, а диван достаточно большой, так что я решила пока оставить ее здесь. Мне не хотелось думать о том, в каком состоянии она проснется, желая получить свое «лекарство», которое негде достать.

Я вернулась в комнату Натти и попыталась дозвониться до него. «Вас приветствует автоответчик "Оранж"…» Я оставила сообщение, попросив его срочно связаться, но не слишком надеялась, что он ответит.

Я позвонила Лекки, сообщила ей, что здесь приключилось, и сказала, чтобы она меня не ждала; не сказать, чтобы она удивилась. Так ведь, Лекс? Я не могу выразить словами, как мне хотелось убежать от всей этой хренотени, побыть с тобой и твоей семьей, как нормальный человек. Мне хотелось сказать тебе: я люблю тебя за то, что ты прекрасный друг. Ведь даже когда ты сердита, в твоем голосе никогда не звучит это «от тебя все отвернутся». Я не могу выразить, как много это значит для меня.

«Вспомнив эту фразу, я сообразила, что должна позвонить еще одному человеку, пусть мне этого и не хотелось. Я разговаривала с мамой на прошлой неделе или на позапрошлой? Обычный бессмысленный разговор, она долго подробно описывала – только что получив фотографии – празднование годовщины свадьбы Джен, на которой играл оркестр и был специальный торт – «дизайнерский торт», несомненно, с сахарной скульптуркой в виде двух сердечек, над которыми держали гирлянду из роз синие птицы счастья. На Джен было пастельно-персиковое шифоновое многослойное платье и накидка со стеклярусом. Какая неожиданность! Вот если бы она надела ярко-красное, я бы упала в обморок. Девочки были в одинаковых пастельных ансамблях, а Эрик – о боже! – в зеленовато-голубом смокинге. Мне нужды не было смотреть на фотографии, чтобы представить себе, как они выглядели.

Мамин голос, отталкивающая смесь гордости, бахвальства и осуждения моих недостатков, отдавался в голове, пока я набирала ее номер. Я попыталась дышать спокойнее и медленнее, как советовала Лекки, когда мне приходилось делать малоприятные звонки: это помогало при разговоре с недовольными оптовиками, но не помогло справиться с гигантскими тисками, сжимающими живот при мысли о том, что скажет мама про статью.

Я не была разочарована. Хотя нет, это неправда. Как всегда, я была разочарована тем, что она не на моей стороне. По ходу этой утомительный беседы стало ясно, что, с ее точки зрения, я дала это интервью исключительно для того, чтобы расстроить ее и, возможно, отомстить за какие-то прошлые воображаемые обиды. Я всегда утверждала, что она была плохой матерью, и делала из мухи слона; эту черту я унаследовала от отца – я всегда все преувеличивала и драматизировала.

– Но я ничего другого и не ожидала, Билли, нет, не ожидала. Надеюсь, теперь-то вы довольны, моя дорогая леди, ты сделала из меня посмешище, выставила нас перед всем светом, миссис Аткинсон показала мне статью, ее сын купил газету; ты бы видела, как она при этом ухмылялась, драная кошка. О да, спасибо тебе большое за то, что опозорила меня перед такими, как Аткинсоны. Нет, я ее не читала, я не читаю такую дрянь, я просмотрела ее, спасибо тебе, и увидела более чем достаточно, чтобы понять, какую жизнь ты ведешь, – наркотики, разврат и так далее. Не рассчитывай, что я в очередной раз буду рыдать и оплакивать тебя, я умываю руки, я так и сказала миссис Аткинсон. Спасибо тебе, Джойс, хоть и не могу сказать, что я тебе благодарна. Она больше мне не дочь. Это последняя капля. О, когда я подумаю, как я с тобой намучилась, я больше не могу. Я уезжаю.

– Мама, я не… это не… Мама, пожалуйста…

– Ах теперь «мама, пожалуйста», да? Ты можешь оставаться и дальше рушить свою жизнь со своими друзьями-наркоманами, а я собираюсь жить с Джен и Девочками, да, ты меня слышала, Эрик сделал для меня пристройку к дому, я собираюсь уехать на полгода, а если мне там понравится, останусь насовсем. Я сдаю дом милой интеллигентной паре, агентство этим займется. Признаюсь, сперва у меня были опасения – Джен, милая, сказала я, а как же твоя сестра? Но она сказала, что я должна подумать о своем здоровье, своих нервах и после этого! Ты всегда была тяжким бременем и позором, моя девочка, ты вынудила уйти своего отца, потом сестру, а теперь и я уеду. О, ты можешь быть довольна; ты эгоистка, эгоистка, эгоистка и всегда такой была.

Мама, пожалуйста, не плачь, мама, я не хотела оскорбить…

О, ты не хотела оскорбить мои чувства? Но тебе это всегда удавалось, верно? Так что не приходи ко мне жаловаться, ты сама постелила себе постель, теперь можешь на ней почивать, меня это больше не касается. Я упаковала твои вещи. Буду рада, если ты заберешь их до конца недели, иначе они отправятся в мусорный бак вместе с остальным хламом. И лучше зайди вечером, с трех до шести, потому что всю следующую неделю в это время я буду прощаться со знакомыми хорошими людьми, но тебе этого не понять. Ключи у тебя есть.