Читать книгу "Братство креста - Виталий Сертаков"

Внизу топталась и шумела возбужденная масса. Очень скоро должен был появиться тот, кто дергает здесь за ниточки. Брызгая слюной и обличая, он заставит людей раскачиваться в едином порыве, пока люди не исчезнут, и не останется один страшный зверь, ищущий жертву…

– Идиоты, - сказал Коваль. - Странно, что при такой скученности они еще не передохли. Впрочем, у нас не намного лучше…

Он замолк, вспомнив три большие эпидемии, которые городу пришлось пережить уже во время его правления. И ничто: ни заставы на дорогах, ни карантины - не могло остановить болезнь, пока заразу не убивала зима. И никакими увещеваниями нельзя было заставить жителей правого берега Невы не пить воду оттуда, где купают лошадей…

На помосте появились мальчишки в сутанах. Одни держали скатанный ковер, другие растягивали подпорки балдахина. Пока служки оформляли место для иерарха, открылись ворота в северной части, и "из-за кулис" к столбам подкатилась телега, доверху груженная хворостом. По толпе прошел возбужденный, радостный шумок, от которого Артура слегка передернуло. Пейзане убедились, что сегодня утром предстоит развлечение, кого-то заживо сожгут, а это гораздо интереснее виселицы и топора.

– Мы у себя, на севере, ничем не лучше, - повторял себе губернатор, обшаривая биноклем сотни голов. - У нас так же веселятся при виде чужого горя и общественных наказаний ждут, как праздника. А стоит мне заикнуться, что негоже раздувать инстинкты, как обрушиваются со всех сторон: и книжники, и собор, и гвардия. Все считают, что чем нагляднее для народа, тем лучше…

– Смотрите, это генерал, - толкнул Коваля в бок пивовар.

– Неплохо смотрится, - одобрил Коваль. - И сам большой, и конь красивый, только с рожей что-то не в порядке.

– Говорят, его в детстве порвала Железная птица, но мальчик сумел от нее отбиться ножом. Мне не достать его из обреза, герр Кузнец, слишком далеко…

– Боже тебя упаси, - подпрыгнул Коваль. - Мы договорились боевых действий не затевать. Кроме того, я обещал Портосу, что не буду убивать местное начальство. Одних прикончишь, придут другие, еще более голодные и злые. Жди сигнала и думай о том, как будем ноги уносить!

Внезапно первые ряды зашевелились, подтягиваясь поближе. Под овации толпы, на помосте возник полный, обрюзгший человек в нарочито грубом одеянии. На фоне мешковины, изображающей мантию, ярким пятном вспыхивал на солнце золотой крест. За спиной епископа двое юношей в капюшонах установили двухметровое распятие и подняли белый тент. Легкий ветерок шевелил истлевшее золото бахромы и тяжелые, волочащиеся по доскам помоста, кисти.

– Что он говорит? - Артур грудью навалился на скрипучий подоконник, чтобы увидеть, что происходит внизу. А внизу, на травке, расположились десятки припоздавших семейств. Не особенно прислушиваясь к проповеди, они балагурили, передавали друг другу бутылки и куски копченого мяса. Некоторые, тут же, среди пасущихся лошадей, развалились спать. Все ждали, когда начнется самое интересное.

– Епископ Андре говорит, что господь послал нам тяжкие испытания и болезни, чтобы проверить веру. Так было раньше, и так будет впредь. Не каждому будет дарована жизнь, но лишь тем, кто внемлет гласу небесному и поступает так, как того требует законы, установленные властью… Так, это не понимаю… Он говорит, что ему было предзнаменование. Чума закончится, и Железные птицы покинут город, если мы сумеем изгнать из своих сердец злые мысли, а из города изгнать бесов, притворяющихся людьми… Тогда наступит общее покаяние.

В передних рядах, не видимых из-за стоящих вплотную повозок, начали всхлипывать женщины. Его преосвященство умел быть убедительным.

– Он говорит, что всякий, в эти тяжкие дни, должен покаяться и внести свою лепту в укрепление власти божеской и земной. Он благословляет храбрых жандармов генерала Аваля, с честью держащих на своих плечах все заботы о безопасности нашей прекрасной столицы…

В эту секунду снизу раздался шум драки. С риском быть замеченным, Коваль еще раз заглянул вниз. Двое молодцев в безрукавках и одинаковых шапочках с околышами, пинками поднимали уснувших крестьян и заставляли их идти к помосту. Забытые в сутолоке дети черпали ладошками воду из лужи и жадно пили.

Артур перевел бинокль на северные ворота. Из темного зева подвала, жандармы выволокли троих мужчин, со связанными руками и мешками на головах. Все трое за шеи были связаны между собой другой веревкой.

– А вдруг это они? - разволновался Клаус.

– Не они. Ведьмаков жечь положено, а у них и костры-то не готовы, - уверенно заявил Коваль, и тут же, чуть не поперхнулся, когда стражники стянули мешок с головы крайнего арестанта. Это оказалась женщина, но не та, которую они искали. Преступнице на вид можно было дать лет сорок, длинные спутанные космы закрывали кровоподтеки под обоими глазами, губа была тоже разбита.

Жандармы втащили арестантов на помост, в стороне от ковра, освободили их от мешков и поставили на колени. Епископ продолжал говорить, его поставленный, оперный баритон окреп, поднимался всё выше над притихшей площадью. В первых рядах уже не всхлипывали, а плакали, зажимая рты руками. Артур видел, как забилась старуха в руках у молодых родственников. Потом, левее, без сил упала девушка, сдавленная толпой. Солнечные лучи падали всё отвеснее, казалось, что от людской массы поднимается жаркая волна. Запах вчерашних мертвецов перебился ароматами конского пота, кислого вина и множества, давно не мытых, человеческих тел. В гуще толпы начиналось медленное брожение, словно пустила первые пузыри закваска гнева, брошенная рукой соборника.

– …Тереза и Антуан, жили подаянием… но вели себя как благочестивые прихожане, пока дьявол не соблазнил их… Антуан подбил брата на мерзкое дело… Ах, спаси нас, Лютер!

– Да что они натворили, в конце-то концов? - Коваль шарил биноклем по ряду окон в противоположном, восточном крыле, отыскивая Станислава. Там было намного оживленнее, отовсюду высовывались головы любопытных, даже на крыше, среди зияющих прорех, сидели группками вояки и заворожено слушали пастыря.

– Он говорит, герр Кузнец, что эти трое спутались с разбойниками-уродами из Нанси, проиграли им в карты свое слово и собирались идти с разбойничьим караваном.

– Разве караван может быть разбойничьим? - ксендза Коваль так и не нашел, но это лишь означало, что тот ловко спрятался. Зато нашелся Карапуз, невозмутимо сидевший на коньке крыши, там, где минуту назад несли вахту двое часовых.

– Я не слишком понимаю, герр Кузнец, - повинился пивовар, - но, по-моему, речь идет о том, что Бумажники ведут дела с уродами, а епископ это давно запретил. Я слышал от отца, что весь вред от уродов состоит в том, что они не платят пошлин генералу. А тех, кто соглашается платить, уродами и разбойниками уже не называют. Их называют братьями, преданными друзьями, и позволяют торговать на площади перед Лувром. Только с такими купцами мало кто меняется, потому что после уплаты каждой четвертины у них всё становится слишком дорого. Остальных, кто платит десятину за торговлю Просперу, тех обзывают разбойниками.