Читать книгу "Государевы конюхи - Далия Трускиновская"

* * *

— Мы их баранками зовем, — негромко объяснял Семейка, показывая Данилке деревянные шарики, нанизанные на сыромятный ремешок. — Они коням на ноги поверх щетки от засечки навязываются…

Данилка глядел во все глаза, трогал пальцем все, что показывали, и старался не пропустить ни единого слова. Его начали понемногу учить, и это было дороже любого жалованья…

— Вот скоро распутица кончится, дороги просохнут, и можно будет опять ездить, — пообещал Семейка.

И точно — после не слишком холодной зимы весна была ранняя.

Но урок был прерван — по проходу меж стойлами быстро шел дед Акишев.

— Где Данилка? — страшным шепотом спрашивал всех дед. — Где выблядок?..

— Да тут он, — шепотом же ответил, высунувшись, Семейка. — Данила, по твою душу!

— Да тише ты, оглашенный! — яростно потребовал дед. — А ты, сучий сын, единым духом — в Разбойный приказ! Что ты там еще натворил?

Данилка вышел и тут же был крепко прихвачен за руку. Дед молча, не дав ему и шубейки на плечи накинуть, поволок его прочь с конюшни. Парень, ни бельмеса в таком дедовом поведении не разумея, молча повлекся следом. До приказа было близко, и он еще не успел толком перепугаться, как был доставлен и сдан с рук на руки крепкому чернобородому мужику.

Дед же, неожиданно перекрестив воспитанника, поспешил прочь.

Данилку привели в помещение и велели ждать в углу на лавке. Сколько-то он посидел, слушая шум и наблюдая за суетой, и вдруг подошел пожилой угрюмый подьячий. Его борода простиралась ниже пояса, как у почтенного инока.

— Данилка Менжиков ты будешь?

— Я, — сказал, вставая и кланяясь, Данилка.

Подьячий оглядел его с недоверием.

— Молод ты больно… Ну, ступай за мной.

Он привел парня не более не менее как в Приказ тайных дел. Очевидно, о встрече была договоренность, их сразу отвели туда, где работал дьяк Дементий Минич Башмаков.

Вот этому Данилка поклонился низехонько, от всей души!

Башмаков встал от стола, за которым диктовал двум писцам, и движением руки велел им покинуть помещение. Оба писца, еще совсем молодые, заткнули перья себе за уши, завинтили чернильницы и, собрав стопочками бумаги, торопливо вышли в противоположную дверь.

— Садись, Илья Матвеевич, — предложил подьячему Башмаков. — Для хороших гостей вон стулья держим. А ты нам сейчас на вопросы отвечать будешь. Как на духу.

Стульев было два — обитых красным бархатом с решетчатой бахромой, и совсем новых. Подьячий выбрал тот, что поближе к столу, сел, широко расставив ноги, и нехорошо на Данилку уставился.

— Пусть расскажет, как с той Настасьей познакомился! — велел он. — И мы эту сказку с его прежней сличим.

Данилка поглядел на Башмакова — говорить ли?

— Ты, Илья Матвеевич, больно грозен, — сказал Башмаков. — А ты не бойся. Говори, как было. Кто вас свел? Это дело важное, и коли окажется, что ты соврал, тобой Разбойный приказ заниматься будет.

— Никто не сводил, само получилось, — глядя в пол, отвечал Данилка. — Я ночью мимо церкви шел, а там дитя крестили. У них крестный запропал, они первого встречного зазвали, чтобы был богоданный крестный. И она там была за крестную мать…

— Погоди! Так ты что же — с той Настасьей покумился? — воскликнул Башмаков. — Ну! Этого нарочно не придумаешь!

И весело расхохотался.

— Смейся, смейся, Дементий Минич! — с унылой злобой одернул его подьячий. — Каково все это дельце расхлебывать будешь?

— А и расхлебаю! — оборвав смех, жестко отвечал Башмаков. — Тут семи пядей во лбу не нужно. Я государю расскажу, как наш конюшонок Настасьиным кумом заделался, а государь посмеяться любит, не то, что иные.

Данилка в толк не мог взять, с чего это целый месяц спустя вдруг вспомнили о Настасье, отправленной в Иркутск, чтобы повенчаться с сибирским казаком?

— Плохой это смех, — проворчал Илья Матвеевич. — И парень не так прост, как кажется! Отдай его нам, Дементий Минич, право! Мы от него толку добьемся!

— Какого толку, коли он сам ничего не знает, не ведает? Знаю я ваш толк — после ваших висок да встрясок человек на родного отца поклеп возведет, лишь бы более не били да горящими вениками не палили! — решительно сказал Башмаков. — А коли ты до государя с этим делом дойти вздумаешь, так я вперед забегу. И велено же — все, что связано с Обнорскими, похоронить! А ты опять на свет Божий вытаскиваешь!

Он повернулся к Данилке.

— Покумился, стало быть? А что за церковь, какого святого?

— Церковь на Неглинке, — и тут Данилка обнаружил, что ничего иного про тот храм не знает, и замолчал.

— На Неглинке, а дальше?

— Не знаю, как дальше, я на нее ночью случайно набрел.

— Днем-то признаешь?

— Признаю, поди… — неуверенно отвечал Данилка и вдруг догадался — с отчаянной мольбой поглядел прямо в глаза молодому дьяку Приказа тайных дел.

— Ну вот, Илья Матвеевич, — словно бы отвечая на мольбу, сказал Башмаков подьячему. — Можно и церковь найти, и попа, и узнать, у кого из девок месяц назад ночью дитя крестили. С парнем на одну доску поставить — признает, я чай. Хоть поп у них там, на Неглинке, скорее всего, прикормленный, но в таком важном деле правду скажет. Все это сделать можно… однако ничего мы делать не станем!

— И девок не допросим, как вышло, что Настасьицу в крестные матери позвали?!

— Не допросим, Илья Матвеевич. Если теперь зазорных девок к ответу призвать — шуму выйдет много. Велено ж! Обнорские свои грехи по обителям замаливают, старший в Мезени, а княжич в Соловках. Все притихло, а ты опять это дело ворошишь.

— Так то ж другие грехи! — Тут подьячий сообразил, что Данилка стоит да слушает эту перебранку. — Пошел вон, смерд!

— Подожди за дверью, — добавил Башмаков.

Данилка вышел.

Хотя дверь была снабжена тяжелой суконной занавеской, голоса все же доносились.

Тонкостей Данилка не знал, однако ж уразумел, что его голову делят меж собой Разбойный приказ и Приказ тайных дел. И не мог взять в толк, при чем тут этот сердитый Илья Матвеевич? Вроде с Разбойным приказом ему, Данилке, делить было нечего?..

Занавесь откинулась, и беспредельно возмущенный подьячий сделал знак — заходи, мол, сучий сын…

Данилка покорно вошел.

— Ну, погляди ты на него! — сказал Башмаков. — Он честно признался, что с той Настасьей покумился. А стал бы признаваться, кабы правду знал? Ты бы, Илья Матвеевич, признался?

— Что ты меня с ним равняешь?! — вспылил подьячий. — Ты! Из грязи — да в князи! Батька твой и матка твоя в лаптях ходили, и сам ты — лапотник! Залетела ворона в высокие хоромы!