Читать книгу "Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский"

— Спасибо. В завершение беседы — не разрешите ли вы нам скопировать все досье пациента Жолдака-Шульца?

Такое разрешение было им дано, и они унесли на двух компьютерных дисках то, что составляло ныне остаток уцелевшей в мире сущности Богдана Мечиславовича Жолдака…

— Дела в Гармиш-Партенкирхене, пожалуй, закончены, — резюмировал Турецкий. — Надо ехать в Берлин.

Реддвей согласился, что Берлина Турецкому не миновать.

— Рад, что смог быть тебе полезным, Алекс. Сообщи мне, чем это дело кончится.

Александр Борисович пообещал. Хотя сейчас он и не предполагал, чем оно может кончиться…

Берлин не радовал хорошей зимней погодой: здесь было слякотно, правда, не очень холодно, что понравилось приезжему из заснеженной Москвы. Не раз при столкновении с европейской зимой Турецкий размышлял на тему, что, вместо того чтобы захватывать страдающие вечной мерзлотой территории, русским в истекший исторический период не мешало бы захватить побольше теплых земель… Так философствовал Турецкий, прибыв на пару дней в Берлин, где намеревался тесно пообщаться как с территориальной, так и с политической полицией.

Особенно его волновала смерть Шульца тем, что, как сказали Питеру Реддвею, в крови пострадавшего в автомобильной катастрофе был обнаружен наркотик. Не могло ли так получиться, что неизвестные лица незаметно ввели или подсыпали Жолдаку-Шульцу наркотик, и когда, по их расчетам, он должен был потерять управление автомобилем, тут в дело как раз и вступил другой автомобиль — ставший причиной катастрофы? Не мешает проверить!

Шеф территориальной полиции Гюнтер Райх выглядел типичным пожилым служакой: коротко стриженные седоватые волосы, овально выпирающее из-под ремня брюшко, пристальный взгляд, спокойный голос и неисчерпаемый запас дотошности и здорового бюрократизма. Такого, как Гюнтер Райх, Турецкий спокойно мог представить в рядах и американской, и французской, и русской полиции… но только в рядах полиции. Без формы он не мог представить Гюнтера Райха. Гюнтерам Райхам штатская одежда идет, как корове седло.

Немедленно начиная проявлять свой здоровый полицейский бюрократизм, сразу после рукопожатия Райх, тщательно проговаривая вслух особенно важные пункты, принялся разбирать предоставленные Турецким верительные грамоты, точно они были написаны не по-немецки, а на другом языке или, по крайней мере, по-немецки, но готическим сложным шрифтом. Ознакомясь наконец с документами, пошел звонить в посольство России и в другие места, где ему, очевидно, обязаны были подтвердить личность российского гостя. И только завершив проверку, занявшую не меньше часа, Гюнтер Райх сменил дотошность на радушие:

— Чем могу служить?

Турецкий в немногих словах, напрягая свой разговорный немецкий, от которого слегка отвык, обрисовал ситуацию.

— Я хотел бы видеть дело о смерти Антона Шульца, — уточнил он, — а также знать, что за человек врезался в его машину. Мы подозреваем, что Шульц был убит.

— В автомобиль Шульца врезался рефрижератор, — сообщил Гюнтер Райх, — но водитель здесь ни при чем. Он полностью оправдан. С самого начала было очевидно, что он ни в чем не виноват.

— Очевидно? Почему?

— Позвольте объяснить вам все по порядку.

Турецкому была вручена папка с документами об автомобильной катастрофе. Фотографии с места происшествия, результаты вскрытия трупа, результаты токсикологической экспертизы — все это Александр Борисович внимательно рассматривал и читал в сопровождении глухих бубнящих пояснений Гюнтера Райха. Постепенно картина для него стала проясняться…

Ранним майским утром шофер Уве Шток, как обычно, вел по улицам Берлина рефрижератор, в котором развозил замороженные полуфабрикаты для школьных завтраков. Гордясь тем, что своей работой помогает детям, Уве старался вести себя дисциплинированно, и берлинская полиция не числила за ним нарушений. Маршрут был знаком ему до вызубренности, он помнил на пути следования каждый дорожный знак. Обычно здесь его не подстерегали опасности… Тем большей неожиданностью явился для Штока «мерседес», который двигался по встречной полосе, к тому же зигзагами, точно за рулем сидел пьяный или сумасшедший. Уве Шток всячески пытался избежать столкновения, но маневренность рефрижератора невелика, и «мерседес» впечатался в его бок, словно туда и метил. После этого шофер, рискуя собственной жизнью, вытаскивал из «мерседеса» пострадавшего, пока не взорвался бензобак. Однако его благородный поступок не спас человеческую жизнь: тело, которое, ухватив под мышки, извлек Уве из покореженного «мерседеса», было холодным, как школьные завтраки, которые он вез…

— По заключению судмедэкспертизы, потерпевший Шульц умер за рулем от сердечного приступа еще до совершения наезда на другую машину, — подытожил Гюнтер Райх. — Так сработало в его организме неизвестное токсикологам вещество, введенное в его организм неизвестно кем. Преступники не выявлены и не найдены.

И доверительно добавил — из служебной солидарности, как коллега коллеге:

— Вам, господин Турецки, лучше было бы связаться с политической полицией.

— Я обязательно последую вашему совету, господин Райх. — Турецкий не стал разочаровывать шефа территориальной полиции, уточняя, что именно так он и собирался поступить. Надо поощрять добрые человеческие порывы!

Томми Эрбе, сотрудник политической полиции, был птицей совсем иного полета, чем занудный Гюнтер Райх. Хотя Томми был ему приблизительно ровесником, но выглядел моложе из-за накачанной, явно подразумевающейся даже под серым пиджаком мускулатуры и отсутствия бюрократического брюшка. Кроме мускулатуры, особых примет у этого серенького немца не наблюдалось: на улице сливался с толпой ему подобных. Для слежки свойство замечательное! Томми Эрбе, в отличие от дотошного Райха, лишь скользнул мелкими голубенькими, как две незабудки, глазками по врученным Турецким бумагам, явно не собираясь никуда звонить, ничего выяснять и ни к кому придираться. Очевидно, таким образом он давал понять, что ему и так уже известно о прибывшем из России все, что требуется.

Разговор оказался таким же тусклым, малозаметным и крохотным, как глаза сотрудника политической полиции. Весь он поддавался передаче одним-единственным предложением: у Томми Эрбе на господина Шульца имелась серьезная информация о том, что он торгует современным оружием на очень большие суммы. Больше сообщить русскому коллеге он ничего не может.

Турецкий с опозданием понял, почему Томми Эрбе не стал тщательно проверять его бумаги. Какие-то факты, возможно, самые важные, он изначально решил утаить. Но, как говорится, ничего не поделаешь…

Оставаться в Германии Турецкому было незачем, и он вылетел из Берлина в Москву. В самолете, где уже чувствовался русский дух, где Русью пахло — скорее всего от пассажиров, старавшихся как можно незаметнее употребить бутылку водки на двоих, — Александр Борисович задумался, что дело в общих чертах представляется ему ясным, за исключением нескольких деталей. Пожалуй, через пару дней он сможет с чистой совестью исполнить обещание, данное Ирине, и раскопать подноготную Антоши, дружка Нинки.