Читать книгу "Цена любви - Фридрих Незнанский"

Щербак в ответ заржал:

— Уж так уж и нет?

Турецкий улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Ну тебя к черту, Коля, — смущенно отмахнулся Филя. — Отлично ведь понял, что я имею в виду… В общем, Саша, на мой взгляд, это самый, я бы сказал, бескровный путь — через Галкину… Главное, чтобы Костаниди пошли навстречу… Но я думаю, что пойдут.

— Я тоже так думаю, — кивнул Александр Борисович, несколько раз внимательно прослушавший запись разговора между Галкиной и Еленой.

— Ну смотрите, ребятушки, — с сомнением протянул Щербак. — В конце концов можно было бы и без них ее на месте изловить…

— Ага, — кивнул Агеев. — Вломиться в квартиру смертельно больного человека — без предупреждения и в сопровождении спецназа — и устроить захват по всем правилам голливудского боевика!

— А что там с Зигмундом Паляницким? — проигнорировал его замечание Николай.

— С ним как раз разберутся без нас, — ответил Турецкий. — Кстати, живет он по документам своего погибшего однополчанина… Парень погиб в том самом бою, после которого Зигмунд дезертировал.

— Вот сволочь… А как он их, я имею в виду документы, раздобыл?

— С этим тоже разбираться будем не мы. Но можно предположить, что с помощью старшего братца, который в то время уже работал на военку… Полагаю, спецслужбы и с этим разберутся. А у нас с вами, если вы не запамятовали, своя клиентка и несколько иная задача.

— Его выследили? — полюбопытствовал Филя.

— И без особых усилий, — включился Щербак. — Этот тип явился к брату за бабками на другой день после визита Субботина, прямо с утра — приперло, видать. Я проводил его до дома, а остальное, как ты понимаешь, было уже делом техники: Паляницкий-младший проживает по месту своей нынешней прописки, естественно, под другим именем… Да и черт с ним! Давайте-ка к нашим заботам. Значит, решено?

— Как скажешь, Саша, — улыбнулся Филя.

— К Костаниди, если вы не против, пойду я, — завершил совещание Турецкий. — Относительно медсестры решим, как и что, после этого визита…

Елена, прежде чем снять цепочку, долго вчитывалась в удостоверение, развернутое перед ней Турецким, безмолвно шевеля губами. Наконец она подняла взгляд на него самого: на крупном, грубо вылепленном лице женщины читалась растерянность.

— Генеральная прокуратура? — произнесла она негромко. Единственное вполне противозаконное действие, которое позволил себе после долгих колебаний Александр Борисович, это прихватить с собой, отправляясь с визитом к Костаниди, так и не сданное им старое удостоверение. Правда, если вдуматься, не такое уж оно, это действие, противозаконное: срок его кончался в декабре нынешнего года. В Генпрокуратуре об этом знали и к молчаливому, не высказанному вслух желанию Турецкого оставить себе документ, видимо, решили, что на память, отнеслись тоже молча. Тактично не напомнив о необходимости сдать «корочки».

Даже Меркулов и тот сделал вид, что все в порядке, и когда Александр Борисович ездил к нему в Генеральную, заказал ему разовый пропуск. Такая «забывчивость» никогда не была присуща Константину Дмитриевичу, тем более что сдать удостоверение Турецкий должен был как раз ему…

— Лена, кто там? — раздался слабый мужской голос из глубины квартиры.

Елена вздрогнула и начала суетливо снимать цепочку.

— Проходите, пожалуйста, но, право, я не знаю… У меня брат болен…

— Я знаю, Елена Дмитриевна, — мягко произнес Александр Борисович, переступая порог: ей наконец удалось распахнуть входную дверь. — Пожалуйста, не волнуйтесь и не пугайтесь, я к вам как раз в этой связи.

Женщина, услышав последнюю фразу, мгновенно вспыхнула и сразу вслед за этим так же мгновенно побледнела.

— Проходите… — повторила она, пропуская его в небольшой, обставленный мягкой мебелью холл, в который выходило сразу две двери. Из-за одной раздался натужный мужской кашель.

— Я сейчас, — пробормотала она и поспешно устремилась в комнату, где лежал ее брат, оставив Турецкого одного.

Оглядевшись, он отметил, что, несмотря на небольшие размеры, тесным помещение не было и напоминало скорее гостиную. Прямо напротив входа висела большая, с богатым серебряным окладом икона Богоматери, а вот неизбежный атрибут «новорусских» квартир — камин — здесь отсутствовал.

Поколебавшись, Александр Борисович прошел в дальний угол холла, где стоял невысокий полированный столик с затейливой инкрустацией и два полукресла. В одном из них он и устроился в ожидании хозяйки.

Елена вернулась минуты через три и, плотно прикрыв за собой дверь в комнату брата, покорно присела напротив Турецкого.

— Я, право, не понимаю… — обронила она и опустила глаза.

— А мне кажется, Елена Дмитриевна, что вы все-таки догадываетесь, чем именно продиктован мой визит… — и, поскольку в ответ она промолчала, упрямо сжав губы, продолжил: — Давайте сделаем так: прежде, чем я перейду к конкретным вопросам, я расскажу вам одну историю…

Дверь в комнату Костаниди в этот момент едва слышно скрипнула, но Александр Борисович сделал вид, что не услышал этого, хотя его молчаливая собеседница не удержалась и метнула в ту сторону испуганный и встревоженный взгляд.

— Представьте себе такую ситуацию: пару недель назад к нам — он, разумеется, не уточнил, к кому именно и куда, — обратилась женщина, некая Клименко Лидия Ильинична, утверждавшая, что ее отца убили…

Лена снова вздрогнула, но на Турецкого по-прежнему не смотрела.

— Соответствующие органы так не считали, поскольку гибель этого человека и выглядела, и проходила по всем документам и протоколам как несчастный случай: его сбила машина, водитель скрылся с места происшествия, номера иномарки никто не заметил и не запомнил.

Она все-таки подняла глаза и теперь смотрела на него с недоумением. Но никаких вопросов не задавала.

— Словом, никаких оснований для возбуждения уголовного дела по факту преднамеренного убийства не было. Тем не менее Лидия Ильинична настаивала, что ее отца убили именно преднамеренно, выманив в ее отсутствие из машины, на которой она везла его в небезызвестную вам клинику профессора Хабарова…

— Господи, помилуй… — пролепетала Елена и торопливо перекрестилась, а за спиной Александра Борисовича раздался кашель.

Обернувшись, он увидел стоявшего в проеме распахнутой двери очень худого седого мужчину в пижаме, прижимавшего правую руку к груди, левой он опирался о косяк. На узком, обтянутом желтоватой кожей лице жили, казалось, одни только глаза: большие, яркие и такие черные, что радужка сливалась со зрачком. Александр Борисович невольно отметил, что в этих глазах все еще горел какой-то молодой огонек, светились они легкой иронией и умом…

Турецкий поднялся с места и почтительно поклонился Димитриусу Костаниди.

— Боже, зачем ты встал, я же просила! — Лена вскочила и бросилась к брату.