Читать книгу "Божьи воины - Анджей Сапковский"

— О? — Сикора явно обожал это восклицание. — А! Глянуть?Конечно, конечно, извольте.

Пропагандистская гравюра, одна из многочисленных покрывающихстол, изображала страховидло с рогатой головой козла, козлиной бородой ииздевательской, насмешливой козлиной ухмылкой. На плечах у чудища было что-товроде стихаря, на рогатой голове — пылающая тиара, на ногах — туфли с крестами.В одной руке оно держало вилы, другую вздымало в жесте благословения. Надуродиной красовалась надпись: EGO SUM РАРА[139]

— Мало кто, — указал на надпись Шарлей, — умеет читать. Акартина не очень четкая. Откуда простому человеку знать, что это папа? А может,это Гус?

— Да простит вам... — захлебнулся слюной Сикора, — Господьсие кощунствование... А... Люди будут знать, не бойтесь. Картинки с Гусомштампуют они, то есть паписты. В виде зубастого гуся, богохульники, егоизображают. Так уж привычно. Простой человек знает: Вельзевул, черт, рогатыйкак козел, — значит римский папа. А зубатая гусыня — значит Гус. Ах, вот и вашэскорт, уже вот он. Тут.

Эскорт выстроился на площади в шеренгу. Не очень ровную. Этобыл десяток бандюг. Физиономии у них были, прямо сказать, отвратные. Остальноетоже. Они напоминали ряд разбойников и мародеров, вооруженных чем попало иодетых в то, что украли. Либо отыскали на свалке.

— Вот, ах, — указал заместитель шефа отдела пропаганды, —ваши люди, с данного момента подчиненные вашей команде. Справа налево: Шперк,Шмейдлиж, Вой, Гнуй, Броук, Пштрос, Червенка, Пытлик, Грохоед и МаврикийРвачка.

— Можно ли, — проговорил в зловещей тишине Шарлей, —попросить вас на два слова в сторонку?

— Ах?

— Я не спрашиваю, — процедил в сторонке демерит, — истинныели имена у этих господ или это клички. Хоть в принципе должен был догадаться,потому что по кличкам и мордам различают бандитов. Но не в этом дело. Яспрашиваю о другом: я знаю от присутствующего здесь пана Рейнмара Белявы, чтобрат Неплах пообещал нам верный и вполне достойный доверия эскорт. Эскорт! Ачто за сброд стоит там в шеренге? Что за хелефеи и фелефеи? Что за Вуй, Хруй,Рвань, Срань и Дрянь?

Челюсть Гашека Сикоры опасно выпятилась вперед.

— Брат Неплах, — буркнул он, — приказал дать людей. А этокто? А? Может, пташки небесные? Может, рыбки водные? Может, лягушечки болотные?Никак нет. Это как раз люди. Те самые люди, которых я могу дать. Других у менянет. Не нравятся, ах? Вы предпочитали бы, ах, сисястых бабешек? Святого Георгияна коне? Лоэнгрина на лебеде? Сожалею. Нет таковых. Кончились.

— Но...

— Берете этих? Или нет? Решайте.

Назавтра, о чудо, дождь прекратился. Шлёпающие по грязи конипошли немного бодрее и быстрее. Амадей Батя начал посвистывать. Оживились дажехелефеи и фелефеи, то есть окрещенная этим именем руководимая Маврикием Рвачкойдесятка. До того угрюмые, нахохлившиеся и казавшиеся обиженными на весь светоборванцы начали болтать, перекидываться сальными шутками, хохотать. Наконец,ко всеобщему удивлению, петь.

Na volavasky strani

skrwanci zpivaji,

ze za mou milenkou

vswaci chodeji.

Dostal bych ja milou

i s jeji perinou,

radsi si ustelu

pod lipou zelenou...

Сын, думал Рейневан. У меня сын. Его зовут Вит. Он родилсягод и четыре месяца тому назад, в день святого Вита. Точно за день до боя подУсти. Моего первого большого боя. Боя, в котором я мог полечь, если б событияразвивались иначе. Если б тогда саксы разорвали вагенбург и рассеяли бы нас,была бы резня, я мог погибнуть. Мой сын потерял бы отца на следующий день послесвоего рождения.

А Николетта...

Воздушная Николетта, Николетта, стройная, как Ева кистиМазаччо[140], как Мадонна Парлержа, ходила с животом. По моейвине. Как я взгляну ей в глаза? И вообще удастся ли мне взглянуть ей в глаза?

А, да что там. Должно удаться.

Был четверг после Урсулы[141], когда онидобрались до Крхлебы и направились в сторону Рождаловиц, лежащих на рекеМрлина, правом притоке Лабы. По-прежнему, следуя советам Флютека и Сикоры, ониизбегали людных дорог, в том числе торговый путь, ведущий из Праги в Лейпцикчерез Йичин, Турнов и Жутаву. От Йичина, откуда они намеревались провестиразведку под Троски, их уже отделяло всего около трех миль.

Однако ландшафт над верхней Мрлиной их тут же предупредил,что они вступают на опасные территории, в район конфликтов, на постояннопылающую полосу пограничья, разделяющую враждующие религии и нации. Кстати,слово «пылающая» было абсолютно точным — постоянными элементами пейзажанеожиданно стали пепелища. Следы от сожженных хат, усадеб, деревушек и деревень.Последние были поразительно похожи на остатки сел, в окружении которых стоялашулерня Хунцледера, арена недавних отягощенных последствиями событий: такие жекрытые сажей культи труб, такие же кучи слежавшегося пепла, утыканные остаткамиобуглившихся балок. Такой же свербящий в носу запах гари.

Хелефеи и фелефеи не пели уже некоторое время, теперьсосредоточились на приведении в порядок арбалетов. У ведущих кавалькаду Таулераи Бати арбалеты были наготове. Рейневан последовал их примеру.

На пятый день пути, в субботу, они наткнулись на село, вкотором пепел еще дымил, а от пожарища все еще несло жаром. Мало того, можнобыло заметить несколько трупов в различных стадиях обугливания. А Маврикийвыследил и вытащил из ближайшей землянки двух живых — деда и молодую девочку.

У девочки были светлая коса и серое платьице в дырах,прожженных искрами. У деда в окруженном седой бородой рту были два зуба — одинсверху, другой снизу.

— Напали, — пояснил он невразумительно, когда его спросили,что произошло.

— Кто?

— Другие.

Попытка выяснить, кто были «другие», успеха не имела.Бормочущий старик не сумел охарактеризовать и назвать «других» иначе, чем«негодяи», «скверные люди», «адово отродье» или «покарай их Памбу». Раза двавоспользовался выражением «мартагузы», с которым Рейневан никогда не встречалсяи не знал, что оно значит.

— Это по-венгерски. — Шарлей наморщил лоб, в его голосепрозвучало удивление. — Мартагузами называют похитителей и торговцев людьми.Вероятно, дед хотел этим сказать, что жителей села угнали. Взяли в рабство.

— Кто мог это сделать? — вдохнул Рейневан. — Паписты? Ядумал, что эти территории контролируем мы.