Читать книгу "Старик и ангел - Александр Кабаков"

— Ну… — протянул Кузнецов, — ну… Ну, не знаю… Может, нет, а может, и есть… Что ж, и жены моей французской нету? А кто ж меня в глаз звезданул?

— Сам ударился, — мимоходом, уже встав и удаляясь на кухню ради обычных дел, сказала Таня. — Голова закружилась, упал, об стол и ударился. Хорошо, что не точно в висок или в глаз… Посиди еще, скоро ужинать будем, я приду за тобой.

— Нет, надо бежать, — упрямо бормотал профессор, даже не пытаясь встать. Ему нравилось упрямиться, возражать Тане вопреки очевидному. — Надо бежать…

Он бормотал все одно и то же, хотя понимал, что бежать никуда не надо, потому что здесь его дом.

Глава тридцатая

Ноутбук в спящем режиме

Продолжая бормотать, Сергей Григорьевич влез на постель и бессильно вытянулся.

И немедленно заснул.

Так бывает: заснешь на минуту, а потом кажется, что долго спал, и сны видел, и, проснувшись, не сразу сообразишь, что за время суток…

Кузнецов увидал странные сны — будто ему показывали какие-то отрывки, рекламные ролики снов.

Прежде всего ему приснилось, что он не выключил ноутбук, и машина выключилась сама, перешла в спящий режим — экран потускнел, погас, снова вспыхнул на миг — и погас вовсе. Только огонек сбоку мигал, показывая, что процессор не выключен.

Потом по темному экрану поплыли светлые строчки, коротковатые какие-то. Сергей Григорьевич присмотрелся к странному, как бы негативному изображению — так компьютер иногда сообщает собственную информацию, например, о необходимости обновления антивирусной защиты или о возможности загрузки новой программы — и понял, что это стихи. Строчки плыли довольно быстро, он едва успевал читать:

Жизнь пролетела. Я не разглядела

те гаражи у железной дороги,

будку, мостки, магазинчик убогий…

Жизнь пролетела…

Да, я живая, но жизнь не такая,

та, что задумана, не получилась,

не получилась — скажите на милость!

Жизнь не такая.

Что же мне надо? Среди звездопада

рядом лежим мы, сцепившись руками, —

как это здорово, быть стариками!

Что же мне надо?

Жизнь пролетела — да в этом ли дело?

Жизни всегда пролетали мгновенно,

души сливались всегда внутривенно…

Жизнь пролетела.

Стихи, следует заметить, Сергею Григорьевичу не понравились, дамское манерничанье и явная самодеятельность, — в поэзии, еще с молодости, он разбирался, пожалуй, лучше, чем в прозе. Почему ноутбук пишет от себя в женском роде, профессор не понял, но сосредотачиваться на этом не стал. Впрочем, мелькнула у него мысль, может, это не компьютер пишет, а капельница…

Так же, как возникли, совершенно самостоятельно, стихи иссякли, а экран сделался светлым, и на нем появились будто бы куски из какого-то фильма.

…На шоссе, шатаясь из стороны в сторону, теснилась толпа, на которую напирал строй полицейского спецназа в черных комбинезонах…

…Противоестественно сворачивалось в трубу опустевшее широкое шоссе…

…Внутри трубы спиралью взлетали два ревущих мотоцикла — аттракцион был снят великолепно, невозможно понять, где и как укрепился оператор…

…Следом за мотоциклами поднималась черная, тяжелая волна густой жидкости, ее поверхность приближалась к мотоциклистам — вот-вот догонит…

…И догнала…

Сильно потянуло уже знакомым Кузнецову сладким, тошнотворным запахом мазута, опять прилетела жирная капля, может, та самая, что когда-то уже испачкала профессору лицо. Сергей Григорьевич, еще не опомнившись от зрелища страшной гибели циркачей, попытался проснуться, но не смог, удалось только переключить изображение.

…Теперь от экрана шел сдержанный шум — великолепный зал, весь в лепнине и золоте, постепенно заполняла, рассаживаясь по широким рядам, публика — дамы в вечерних платьях, мужчины в торжественных костюмах и парадных мундирах…

…В первом ряду сидели несколько пожилых мужчин, выделявшихся костюмами даже на таком общем фоне — на них были фраки…

…Наконец дошла очередь до того из фрачников, лицо которого показалось профессору Кузнецову знакомым: лауреат достал из внутреннего кармана листок, начал читать по-английски с неправильными ударениями…

Сбрить надо было бороду, прежде всего подумал профессор, а то как бомж во фраке. Теория расчета любых рамных конструкций при бесконечном количестве воздействующих факторов премии стоит, подумал он потом. Весь мир можно считать рамной конструкцией, продолжал он думать. Вот все и решилось, закончил он думать, — и облегченно вздохнул во сне.

— Миленький, — услышал он и почувствовал, что его слегка трясут, — миленький, тебе нехорошо? Очнись, миленький!

— Мне хорошо, — ответил Кузнецов, — мне как раз хорошо, никогда еще не было так хорошо. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, миленький, — ласково сказала Таня.

Сергей Григорьевич открыл глаза.

За окном уже совсем стемнело, и он долго не мог понять, вечер сейчас или утро, — впрочем, это уже не имело никакого значения.

Глава тридцать первая

В сущности, последняя

После ужина Кузнецов всегда смотрел новости, потом — не каждый вечер, но раза три в неделю — Таня тащила его гулять на полчаса, а вернувшись, они сразу залезали в постель, ставили ей или ему на колени ноутбук и, пока не начинали слипаться глаза, смотрели какое-нибудь приличное кино, скачанное из Интернета. Звук слушали, разделив наушники, по одной затычке в ухо, — в своей комнате Коля готовился к сессии.

Сегодня, как и всегда, в новостях не было ничего интересного — джип въехал в автобусную остановку, семеро убитых, в лесу найден брошенный матерью ребенок, гигантское строительство на юге, перебои со светом и теплом не севере, бунты за границей, курсы на завтра…

Внимательно, затаив дыхание они выслушали прогноз погоды и вышли в сизый вечер, в легкий мороз, в снег.

Двор сверкал, на сугробы, осыпающиеся под слабым ветром, прозрачным золотом ложился свет из окон.

За крышами, примерно в полукилометре, свет летел в обратном направлении, вверх с земли, и был не желтым, а голубоватым. Там стоял красиво подсвеченный новодельный храм, в который Кузнецов и Таня несколько раз заходили. Храм и днем, без подсветки, был прекрасен, голубые звездчатые и золотые купола, если смотреть на них долго, приближались, белые же стены, наоборот, улетали в небо, будто вышина их была бесконечна.

«Почему же покой не дается мне и в храме, — думал Кузнецов, шагая рядом со своею невенчанной женой, — что-то не в порядке со мною… Или с храмом… Господи, прости и помилуй, как же я могу так думать!» Однако сладить со своими мыслями он был не в состоянии. Невозможно было примириться с черными робокопами, охранявшими церковные двери, расставив ноги и сжимая дубинки заложенными за спину руками в перчатках без пальцев; иногда же их сменяли не менее отвратительные злобные скоморохи в квадратных мешках, скрывающих головы, пляшущие в дверях церкви, выкрикивая похабные частушки…