Читать книгу "Орлиная гора - Инна Живетьева"

А солдат вроде не так много, или разбрелись по замку? Так, на башнях несут караул. Пушки вроде целы. Темка обернулся. Матерь-заступница! Росс-покровитель!!! Как же вы допустили?! Запрыгали губы, сдавило в груди от ненависти. На строительных лесах висело тело старого капитана, Алекса Демаша. Шуркиного деда. Отца Александера. Раненого повесили – мундир от правого плеча до бедра в крови. Сволочи! Капитану, который честно защищал замок, – такую бесчестную смерть! Или Крох постарался? Темка скрипнул зубами, вспомнив: «Честь – только для знати». Даже не сняли, шакальи ублюдки! Третий день висит.

Стащили с коня, прижав простреленную руку, а ведь только-только утихла боль. Толкнули в спину. Куда: сразу к палачу? Или дадут время «подумать»? Прошли через двор, скрипнула под ногами каменная крошка. Темка высоко поднял подбородок, когда понеслись вслед насмешки. Чуть повел плечами, вспыхнули искорки на серебряных аксельбантах. Снова толчок между лопаток, свернули к беседке. Деревянную решетку наполовину разнесло в щепу, покосилась крыша. Но скамейка с высокой спинкой и стол сохранились. За ним сидели офицеры и князь Дин. При виде пленника князь поднялся, жестом велел подойти. Темка перешагнул разбитую ступеньку.

– …Сынок, я забыла шаль в беседке.

– Сейчас!

Не утруждая себя спуском по лестнице, сиганул в окно. Первый этаж!

– Тема!!!

– А то ты не знаешь, как он по утрам на конюшню выбирается, – смешок отца.

Под ноги со счастливым тявканьем подкатился черно-белый клубок, сука Найда принесла аж четверых. Щенята чуть не сбили с ног, заюлили, выпрашивая лакомства и ласку. Темка погладил самого голосистого по лобастой башке. Вынырнула из темноты Найда, глянула придирчиво: не обижают ли маленьких?

Темка перепрыгнул ступеньки. Мамина ажурная шаль из тончайшей ладдарской пряжи светлела на лавке. Зарывшись в нее носом, дремал еще один Найдин щенок. Княжич подхватил соню под теплое брюшко, прижал к груди. Не открывая глаз, щенок лизнул прямо в нос и заскулил: положи, мол, обратно…

Остановился напротив князя, глянул прямо в лицо. Холодный гнев застыл в таких же серых, как у Митьки, глазах. Когда Дин заговорил, словно ледок хрустнул.

– Какие тут есть ходы?

Темка хмыкнул:

– А разве ваш сын не рассказывал, что я не отвечаю на подобные вопросы?

Кажется, или в глазах князя мелькнуло удовлетворение? Словно ждал дерзости. Не увернуться со связанными руками, только чуть отвести голову от летящего в лицо кулака. Темка скатился со сломанных ступенек, больно ударился затылком о землю. Рот наполнился кровью. Княжич сглотнул, перекатился на бок. Мундир соскользнул и упал в пыль. Дерьмо шакалье, ворочайся перед ними со связанными руками!

– Да что с ним миндальничать, сразу над огнем вешать надо, – протянул знакомый голос.

Темка откинул с лица волосы, глянул на офицеров. Герман! Тебя только не хватало, выродок шакалий! Заныло под ребрами, зачесался шрам на лице.

– А ты как был дураком, так и остался, – огрызнулся княжич. – Тогда промолчал, и сейчас ничего не скажу.

Дин ухватил Темку за подбородок, задрал ему голову. Ох и ненависть в глазах князя!

– Из-за тебя! – удар снова отбросил на землю.

– Заняться им? – голос Германа. Особого энтузиазма не слышно.

– Позже. Я сам.

* * *

Темка сел на подоконник – железные прутья вдавились в бок, – обхватил колени руками. С высоты башни виднелись кусок стены напротив и галерея внизу: крыша и открытый полукруглый балкончик.

Когда-то в этой комнатке держали оружие – в случае осады близко расхватать тем, кто поднимется на стены. Потом крепость перестроили, выдвинулись вперед Западная и Восточные башни, увеличивая угол обстрела. А эта, старая, осталась чуть в глубине. Уже во времена Темкиного деда тут не пахло ружейной смазкой. Мама вообще хранила здесь пуховые перины, ей казалось удобным проветривать их через зарешеченные окна. Капитан Демаш не вернул комнате ее изначальное назначение: у защитников крепости оружие всегда было в руках. А теперь сюда определили пленника. Умно: спускать в подвал опасно – мало ли какие ходы может знать наследник. А отсюда не вырвется даже голубь, не протиснется между прутьями. Темка, конечно, покачал решетку. Сделана на века, да и откройся путь – княжич все-таки не голубь.

Вот и все.

Страшно?

Да, Олень-покровитель, очень страшно! Дрожь под ребрами утихла, когда понял: допрос отложили. Ноют, ноют напоминанием шрамы. Чешется след от раскаленного ножа. Набухает свежая ссадина.

Тогда, у Германа, Темка не верил в собственную смерть. А боль… ну что же, даже самую страшную боль можно перетерпеть. Можно, шакал тебя раздери! Темка яростно потер щеку. Тогда ведь – выдержал. Скользнуло холодком по спине: а уверен, что та боль – самая страшная? Что здешний палач не окажется изощреннее капитана Южного Зуба?

Страшно. Олень-покровитель, дай силу справиться с противной слабостью, помоги устоять.

Надежда только на то, что Торнхэл должны штурмовать. Но это будет не скоро: придет вечер, протянется ночь, и еще один день – и только потом, за два часа до рассвета, двинется по тайному ходу отряд. Не успеют.

Как глупо, в собственном замке.

Что будет с мамой, когда узнает? Темка вспомнил ее, стоящую на крыльце – оттуда она провожала на войну отца, а потом и сына. Прости, мама! Теперь понятно, что просто хотела уберечь. Нет, не поступил бы по-другому в тот день, когда Митька предстал перед открытым Советом – побратим он. Но прости, мама, что принес столько огорчений. Если отец все-таки успеет начать штурм и Темка выживет, то больше не будет уворачиваться из-под ласковой руки, фыркая: «Я уже не маленький». Мама! Как же ты будешь ходить мимо этой башни, если отец не успеет?

Олень-покровитель! А кто скажет князю Торну, что его сын в плену? Папе будет тяжело это услышать. Не принято выказывать нежность к сыновьям, наследник должен вырасти настоящим воином – но Темка всегда знал, что отец любит его. Сыновьям же предписывалось быть почтительными – и только. Княжичу ни разу не пришло в голову сказать: «Папа, я так тебя люблю!» Но, Олень-покровитель, ты читаешь в сердце. Ты знаешь, что ради отца Темка готов на все. Если не успеют, сделай так, чтобы и князь знал это.

Об одном еще попросил бы Оленя, да не смеет. Да и как скажешь, как посмеешь помыслить о принцессе Анхелине. У Эдвина в шатре есть ее портрет, и порученцу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не коситься на него слишком часто. Сейчас же не нужно мастерство живописца, только закрой глаза – и вот она: пышные косы вокруг головы, на высокий лоб не выбивается ни одной непокорной прядки, но у висков золотятся мелкие кудряшки; серьезные глаза цвета зимнего неба на снежно-белом лице, бледно-розовые губы, как просвеченные солнцем лепестки маальвы, высокая шея, хрупкие ключицы, на которых тяжело лежит геральдическая цепь. Наверное, она повзрослела за год, но Темке так сладко вспоминать Анхелину именно такой, непохожей на принцессу. Как он мечтал вернуться в Турлин с Золотым щитом! Чтобы иметь право на королевском балу, данном в честь победы, пригласить принцессу на вальс. Ее пальцы легли бы на ладонь невесомее бабочки, и Темка мог бы – обязан по законам танца! – обнять Анхелину за талию.