Читать книгу "Грехи маленького городка - Кен Джаворовски"

После этого включил налобный фонарик и спустился в подвал.

Отец Глинн лежал на спине, будто какое-то жирное барахтающееся насекомое. Он пытался подняться, но обе ноги у него были сломаны: похоже, вначале именно на них он приземлился. Вся тяжесть падения с такой немаленькой высоты настолько большого веса в первый момент пришлась на нижние конечности, в результате кость одной ноги проткнула кожу, ткань брюк и теперь торчала наружу в районе колена, а ступню другой ноги вывернуло на сто восемьдесят градусов. Рукам повезло ничуть не больше: одна, изогнутая, оказалась под спиной, а вторую он поднял, может, чтобы показать куда-то, а может, в немой мольбе о помощи. Кисть тут же залила кровь, потому что два пальца держались только на лоскутке кожи. Похоже, во время падения преподобный задел рукой что-то очень острое.

Справа от него валялся дипломат, который открылся в полете. Фотографии высыпались из альбомов, и некоторые до сих пор порхали в воздухе вокруг священника, опускались рядом и прямо на его тело.

Отец Глинн пытался заговорить, но не мог произнести ни слова, хотя в луче налобного фонарика я видел, как его окровавленные губы шевелятся в мольбе о помощи.

– Говорите! – потребовал я. – Вознесите свой глас к Господу! – И посветил ему прямо в глаза. – Да, отец Глинн, хотел бы я вам помочь, но раз уж вы потоптались по моей больной ноге и все такое, боюсь, мне вас ни за что отсюда не вытащить.

Он закашлялся, выдувая изо рта кровавые пузыри. Снова попытался заговорить, но лишь булькнул.

– Я уверен, через недельку-другую кто-нибудь хватится вас и начнет искать. А пока пообщайтесь с братьями нашими крысами. Они ведь тоже Божьи творения, правда?

Смеяться было трудно, хоть я и предпринял такую попытку, просто чтобы, так сказать, насыпать ему соли на раны. На полпути к лестнице из подвала я обернулся.

– Йо, ваше преподобие, – сказал я напоследок, – кроме шуток: из-за моих грехов мы, возможно, еще повидаемся в аду. Но, спорим, у меня там будет местечко попрохладнее.

Затем я проковылял вверх по ступенькам, выключил фонарик и оставил священника в кромешной тьме.

* * *

Я вышел из дома в новый вечер с рюкзачком Энджи за плечами и опираясь на костыль. Рулончик купюр лежал в кармане, впечатываясь в ляжку. Я хромал, потому что нога болела все сильнее, вонь от нее стала резче, чем раньше, я ощущал ее даже через одежду. Если в ближайшее время не обработать и не зашить рану, очень скоро начнутся процессы, которые меня прикончат.

А еще можно пустить деньги на покупку наркоты, взять большую дозу и навсегда покончить с любой болью.

Я плелся по улице и пытался решить, что же мне делать. В квартале от меня из-за угла вынырнул Дон-Долдон и двинулся в мою сторону, как обычно шаркая ногами по асфальту.

Он мог достать все, что мне заблагорассудится.

Но у меня до сих пор оставался вариант шмыгнуть в переулок, пока Дон меня не заметил.

Мне отчаянно требовалась доза.

Если я ее не добуду, скоро мне придется плохо, почти невыносимо. Даже если сдаться в больницу, сегодня вечером я буду страдать, и завтра тоже, и еще некоторое время после.

«Купи столько дури, сколько сможешь, – прошептал у меня в голове тихий голосок. Мне послышалась в нем улыбка, когда он произнес: – Это будет охренеть как круто, просто о-о-очень. Больше не придется беспокоиться о том, что будет дальше. Не придется беспокоиться даже о том, что будет завтра».

Я подумал над таким вариантом. Даже облизнулся, представляя свою последнюю дозу. Но тут в голове раздался другой шепот, еще более тихий.

Это был голос Энджи. Она произнесла: «Папочка, самое хорошее в завтра – что появится еще больше вещей, которые можно любить».

Нейтан

За годы своего существования больница общего профиля Локсбурга приняла сотни пациентов с ожогами. В округе, где полно ферм и автомастерских, пожары и самовозгорания случаются чуть ли не каждый день. Повторные обращения были столь же частым явлением. Фермеры нередко приходили через несколько недель после того, как обожглись, дождавшись, пока из-за грязных работ с навозом или другими кишащими микробами субстанциями у них разовьется заражение. Слишком часто в больнице оказывались люди с воспалительными процессами куда более опасными, чем ожоги, с которых все начиналось.

Пола нередко рассказывала мне о подобных случаях. Такие же байки ходили и в пожарной команде. Они прокрадывались в мои мысли всякий раз, когда я думал о человеке, которого спас из огня. Если парень подхватит инфекцию, живым ему из больницы не выйти.

Для меня стало своего рода развлечением представлять, что произойдет, если под бинтами пострадавшего окажется кусочек грязной марли. Интересно, это вообще кто-нибудь заметит? Медсестра, делая перевязку, просто выбрасывает использованные бинты, ведь так? Потом я прикидывал, скольких людей этот тип убил своими наркотиками, сколько зла принесли его дилеры и его деньги. Разве мир не станет чуть лучше, если он умрет?

Когда кольцо вокруг меня начало смыкаться, такие мысли перестали быть развлечением. Они стали планом на случай, если не останется другого пути к спасению: хоть от полиции, хоть от внутреннего напряжения, которое грозило свести меня с ума. И вот час настал.

Во время ссоры с Полой я убеждал себя, что на такие крайние меры меня толкает ее поведение либо действия детектива, а может, виновата Лили или кто-нибудь еще, но я врал сам себе. Причина была во мне.

* * *

В десять часов вечера я приехал к больнице и припарковал машину с задней стороны. Заглушил двигатель и некоторое время посидел в темноте с опущенным стеклом. Подъехала еще одна машина и остановилась в двадцати ярдах от меня. Я сполз на сиденье пониже, чтобы ее водитель меня не заметил.

За рулем второго автомобиля оказалась медсестра Келли. Она обогнула больницу и, войдя в главный вход, через некоторое время открыла изнутри дверь кабинета МРТ. Перед собой Келли толкала поскрипывающую инвалидную коляску с девушкой-подростком, которую оставила снаружи, а сама покинула здание так же, как вошла в него. Когда она помогала девушке сесть в машину, я чуть не выскочил, чтобы им помочь. Именно такое поведение свойственно мне в норме, но сейчас пришлось притормозить. Нужно вести себя так, словно это не я, а кто-то другой.

Медсестра с девушкой уехали. Я включил в машине радио и попытался припомнить, кто выиграл в бейсбольном чемпионате в Филадельфии. Что угодно, лишь бы не думать о том, что́ предстоит