Читать книгу "Гибель титанов ч.1 - Дмитрий Чайка"

Самослав крестится уже завтра до заката.

Ответом ему было молчание. Никто спорить с Михой не захотел. Тут все думали точно так же.

1. Император — военный вождь, почетное звание в Римской республике. Август — титул, означающий «священный». Василевс — царь по-гречески. Все три понятия в это время слились в одно. Цезарь тоже был титулом императоров, но в поздней империи означал заместителя августа. Например, тетрархия Диоклетиана- старший август, август и два цезаря. После отставки Диоклетиана августом стал цезарь Галерий, его зять. В описываемое время Ираклий 2 был августом, а его маленькие братья — цезарями. Фактически, цезарь — это наследный принц.

Глава 22

Град богоспасаемый Константинополь был весьма охоч до зрелищ. А потому даже вражеская армия, что под бой барабанов зашла в Золотые ворота, вызвала у горожан не страх, а скорее неуемное любопытство. Его светлость Самослав ехал впереди, удивляя ромеев тщательно выбритым подбородком. Да и воины его, что старательно печатали шаг, тоже были бриты, подражая в том своему государю.

Здесь такого не видели никогда. Каждая тагма несла развернутые знамена с вышитым на нем Георгием Победоносцем, а впереди нее шли два барабанщика, отбивающие ритм. Гром этот сливался в непрерывный гул, в который вмешивался рев труб, которые сопровождали движение конницы. Легионы печатали шаг, вбивая ногу в столичную пыль. С точки зрения князя, строевая подготовка была крайне слаба, но тут и такого не видели. Воины-ромеи все равно ничего подобного делать не умели. И каждый житель столицы мира спинным мозгом чувствовал: раз эти люди, чьи лица застыли в торжественном презрении, шагают как один человек, то каковы они на поле боя? Ответ становился очевиден очень и очень быстро.

— Ну ты смотри! — орал то один, то другой горожанин, без стеснения тыча пальцами в марширующее мимо него войско. — Как шагают, а? А как это у них получается одновременно ногу ставить?

— Бедненькая свита у архонта, — презрительно ответил ему другой. — И сам он одет просто. И такой римским императором хочет стать?

— Дурень ты! Именно такие римскими императорами и становятся, — послышалось в толпе. — Я нашего благословенного василевса Ираклия старшего еще по Карфагену помню. Не видел я золота на нем. А воин великий был!

— Это что же получается, братья! — заверещал какой-то лавочник. — Это империя снова землями прирастает? И Норик, и Дакия, и Паннония! Это ж какая торговля теперь пойдет, а!

— Может, снова из Египта зерно дешевое повезут? — воспрянули горожане, которые вчера вечером чуть было не разгромили пекарни, безбожно задравшие цены.

— Дай-то бог! — вздохнули все. — Мочи не стало от такой жизни!

— Слава государыне Мартине! — несмело выкрикнул кто-то, но получив хлесткий удар по лицу, замолчал. Полюбить императрицу в толпе константинопольской черни еще не успели. Она, чернь, только вчера требовала ее крови.

А войско все шло и шло. И непонятно было, кто дивился больше: горожане, впервые увидевшие вблизи страхолюдных авар, или сами авары, многие из которых осаждали этот город пятнадцать лет назад. Воины князя вертели головами по сторонам, не скрывая изумления. Ведь Константинополь — чудо из чудес, столица мира, который и был построен специально для того, чтобы вселять трепет.

Улица Меса, Средняя, застроенная помпезными зданиями с глубокими портиками, все три мили шла от Золотых ворот до площади Августеон. Там-то, между Консисторием и термами Зевксиппа и построится армия, ожидая того самого действа, ради которого она сюда и пришла. Дворцовая стража уже гнала оттуда любопытных, иначе всем у Большого дворца не разместиться. Приглашение провести церемонию на ипподроме его светлость Самослав вежливо, но настойчиво отклонил, и на то у него имелось целых две веские причины. Во-первых, Большой цирк мог оказаться ловушкой, а во-вторых, он не хотел быть обязан ипподромным партиям своим новым титулом. Плевать он на них всех хотел, о чем князь прямо и заявил делегации сенаторов. Он свое царство по праву силы берет, а не по воле крикунов-болельщиков.

— Матерь божья! — только и смог произнести Самослав, который увидел собор святой Софии во всем ее первозданном великолепии. — Да как же могли просрать такую красоту?

Здесь были целы все фрески и мозаики. Все до одной! И со сводов храма на самого князя и его свиту сурово взирали святые и мученики, еще не замазанные арабской вязью. Воины и бояре и вовсе были подавлены величием этого невероятного сооружения. И если и оставались у кого-то еще сомнения, то они уже исчезли без следа. Старые боги, вытесанные из ствола дерева, казались теперь словенам и аварским ханам смешными и слабыми. Ведь если у бога такой дом, значит, он воистину велик.

Чин крещения проводил архиепископ Братиславский Григорий, который пока что не стал патриархом. Слишком уж много формальностей нужно было утрясти. Впрочем, письменное согласие папы Иоанна у него уже имелось, а патриархов Константинопольского и Антиохийского уговорят императоры. Поломаются для вида упрямые старцы и согласятся. Куда они денутся, когда судьба империи на волоске висит.

Самослав окунулся в огромную купель и вылез оттуда, оставляя на полу лужи. Следом за ним окунулись знатнейшие бояре и военачальники. Один за другим. А воины… С ними поступят проще. В собор, который мог вместить тысячи верующих, воины будут заходить тагмами, и уже там примут завет Христов одновременно. Иерархи решили слегка отступить от правил, ввиду, так сказать, сложности текущего момента. А уже позже, когда войско построили на площади Августеон, два василевса, Ираклий и Констант, надели на великого князя Словении пурпурный плащ, признав его равным себе. Войско, топтавшее мрамор главной площади мира, заорало в восторге…

* * *

Парадный обед в Большом дворце меньше всего на свете напоминал прием пищи. Сотни евнухов, мельтешивших в нелепых плясках, которые и были священным церемониалом, у нового августа и цезаря ничего, кроме раздражения не вызывали. Гигантская зала, окруженная мраморными колоннами, уносилась ввысь, где заканчивалась огромным куполом, расписанным легкомысленными фресками. В те времена, когда их рисовали, нравы еще не были так строги, как сейчас. Кубикулярии и схоларии, раздувшиеся от важности, стояли вдоль стен, изображая статуи, пока их коллеги подавали одно блюдо за другим. Впрочем, и Самослав, и его сын отщипнули по куску хлеба, и к еде больше не притронулись. Они не слишком верили в клятвы ромеев. Впрочем, вина они выпили, когда василевс Ираклий демонстративно поднес кубок к губам, а потом перевернул его, вылив