Читать книгу "Записки землянина - Вячеслав Колмыков"

безумства и никогда не будем плакать в подушку из-за проблем в отношениях, — продолжала тем временем Льяля. — Но мы ценим их путем соблюдения правил. Для тебя Стасик это будет звучать дико, но измена для нас, как для вас сейчас акт убийства, хотя не для всех, надо признать. Со временем высокие и низменные чувства устремляются в одну точку, и что будет при ее достижении никто не знает.

— Значит и вы несовершенны — не достигли этой точки? — спросил я.

— И мы, — задумчиво ответила Льяля и добавила. — Может и к лучшему.

Она пожала плечами, а я покачал головой.

Значит они все-таки скучают по этим чувствам. Испытывают некую ностальгию по временам, о которых только слышали, возможно видели, но никогда не испытывали, хотя каким-то образом помнят. Так же как и я — городской житель, испытываю порой дикое желание взять в руки лук и гоняться с ним по тайге за какой-нибудь дичью или подняться на гору и орать там во все горло. Однажды я так и поступил. Но все равно мне что-то мешало до конца использовать силу которая сидит внутри. Казалось, что на меня кто-то смотрит, слышит, хотя подсознательно понимаю о внутренних причинах такого неудобства. Видно природа, не зря многие миллионы лет лепила из человеческой расы социальное существо. Или это, и вправду, Бог постарался, поставив нас перед выбором.

Все было бы намного проще, если бы мир представлял собой только черное и белое и у человека бы не возникали искушения ступит не другие цвета, скрывающие в себе принадлежности к темной или светлой стороне. Вместе с этим к человеку не пристали бы все эти нравственные барьеры и я смог бы тогда вдоволь накричаться.

Я и сейчас этого хочу!

Потом мы разговорились о Тигиче. И хотя она играла в моем приключении немаловажную роль, ей было интересно узнать, что я думаю о жителях этой «удивительной планеты». Она умеет слушать, а я снова с головой окунулся туда, где мне, оказывается, еще никогда не было так хорошо.

Глава 30

Тридцатая запись землянина

Льяля и Пазикуу ушли вместе.

Стало лучше. Не то что до этого было плохо, ведь я совсем забыл о ней. Постепенно, какой-то крепкой конструкцией во мне стала возникать уверенность в том, что я не в сказке. В самом деле, сам себя дискредитировал. Даже если предположить, что была возможность обольстить ее то слова, которые она услышала от меня, наверняка, отпугнули ее. Кто захочет иметь дело с таким кобелем? Как раз им я в данный момент и являюсь. Но не жалею об этом. Было б уж совсем фантастикой, если б мои желания воплотились.

Через некоторое время (день или меньше) мы вернулись на Льуану и я вновь пишу в своей амбарной книге на своей кровати у Пазикуу.

Пытался уловить какие-нибудь изменения и в доме и вокруг, но ничего не заметил. Та же обстановка и те же правильные формы деревьев, которые скорее смахивают на мертвые. Это потому, что не перестаю думать о Тигиче, а иногда и по-настоящему скучать о Земле.

Меня все больше и больше стало тянуть на родину. Рай, в котором оказался, видно, не совсем для меня и я никогда не смогу здесь жить, хотя первое время и думал иначе (нужно пересмотреть записи).

Пазикуу славный старикашка, и друзья его милые и Льяля. Но что-то в них не то. Может, я это пойму, когда вернусь домой? И вернусь ли? А может на Тигич напроситься? Мне там будут больше рады, чем в собственном доме. В любом случае, от меня ничего не зависит. И от Пазикуу, похоже, тоже.

Когда мы достигли северной части Толы, нас уже было порядком около миллиона, не считая тех, кто ожидал процессию на берегу. Я успел со многими сдружиться, о многом узнать, что вряд ли поместится на страницах моей книги. Дети стали по-настоящему моими, а Сима и Сита родными, как брат и сестра. Вообще, всех можно назвать одной большой семьей — всю Толу, всю планету!

Конечно, к этому пришел не сразу и теперь понимаю, что наш поход был не только необходимостью, он воспитал во мне чувства, схожие с тигичанами. Иначе я бы не вынес морально тех потерь, которые были неминуемы в океане. Пазикуу не хочет говорить сколько погибло людей во время перехода и сколько утонуло в море. Вряд ли он сам знает. Хотя только на моих глазах падали сотни.

В начале я очень сильно переживал и несколько раз просил Пазикуу отказаться от этой затеи, но он всегда умел находить нужные слова.

«Поймите Стасик, это неизбежно. В таких делах нужно думать о будущем и они это понимают. Это жизнь и это смерть! Смерть ради жизни. Вот вы сейчас сетуете, да и мы порой, — «ну и жизнь у меня!» или «не зря жизнь прожил!», хотя еще не умер. А у них такого не услышишь. Максимум, что она — жизнь — интересна! А со смертью надежда остается у других. преданный пес может умереть от тоски по своему хозяину, только потому, что он любит его больше всего на свете. У Тигичан же любви хватает на всех и они даже не думают покончить с жизнью, хотя за глаза эту планету и называют «планетой самоубийц».

Вот, примерно, так он говорил, когда я был близок к очередной истерике. Тогда казалось, что вынесу любую физическую боль лишь бы не видеть этого, лишь бы не знать этих душевных мук. Говорят на войне привыкают. Сомневаюсь. Мне кажется я бы и там не смог, если конечно это был бы не Тигич.

Окончательно я понял это, когда умерла тринадцатилетняя Руна в последний день нашего путешествия на север материка.

То, что мы иногда называем словами «память» или говорим «они всегда будут жить в наших сердца» для тигичан не пустой звук. Они продолжают жить с усопшими говоря о них как о живых. Они не ставят памятники — они помнят.

Внешне Руна ни чем не выделялась от своих сестер и сверстниц. Такая же как и все. Порой я ее не замечал, почти никогда не заговаривал, не играл, но это не говорит о том, что я относился к ней хуже, чем к другим. Она была чересчур скромной и не решалась подойти первой. А я, в свою очередь, не хотел навязываться с дружбой. Хоть я и считался отцом, но не имел право лесть в